Утерянный рай
Шрифт:
– Молодой человек, идите сюда, – зовет его женщина. – Вы так уверенно подсказываете, можно подумать, все знаете. Поэтому я вам билеты давать не буду. Мы с вами продолжим разговор по этому минералу.
Она забирает у беленькой девочки кристалл кварца и насмешливо добавляет:
– Если все знаете, поставлю высший балл. Так, Анатолий Николаевич? – обращается она к ассистенту.
Тот согласно кивает.
– Ну, скажите мне, молодой человек, что представляет из себя кварц в химическом отношении?
Шурка
– Это одна из кристаллических модификаций кремнезема – двуокиси кремния. Существуют две модификации кварца…
– Стоп, стоп, стоп… А почему она отвечает? – спрашивает седовласая.
– А мы с ним одна команда, – тихим голосом быстро вставляет Галинка.
– Ах, вы одна команда! – смеется женщина. – Ну-ну. Тогда скажите мне, одна команда, как этот минерал называется в просторечии? Смелей, смелей, – подбадривает она Шурку.
– Горный хрусталь, – с некоторым сомнением в голосе наконец произносит он.
– Молодцы! – облегченно вздыхает тетенька. Ей, видимо, нравятся эти двое. И она в душе очень хочет, чтобы им повезло. – Молодцы! А то мямлят, мямлят, – она достает свежую сигарету. Закуривает, крепко, по-мужски затягивается и добавляет: – Всегда приятно, когда твоим делом интересуются. А я думала, тут одни дилетанты.
Глаза ее весело и лукаво блестят. И Шурка вдруг понимает, что никакая она не пожилая. Просто седая…
Они выходят из павильона счастливые и обескураженные одновременно. Шурка, которого распирает изнутри, неожиданно для самого себя протягивает руку и берет ее узкую теплую ладонь в свою. В первые секунды он чувствует, что ее напряженные пальцы безвольно лежат в его ладони. Но через десять шагов неожиданно ощущает легчайшее пожатие…
Растянутый над всей землей гигантский полог неба густо усеян яркими звездами. Они отражаются в темной, тяжелой речной воде. По берегам чернеет лес. Лунная дорожка чуть колеблется от легкой волны. О чем-то шуршат прибрежные камыши.
На пригорке горит костер. Потрескивают дрова. Блики огня выхватывают из темноты молодые лица.
– Может, пойти проверить раколовки? – ни к кому не обращаясь, говорит Володя Озеров.
Он встает от костра, расправляет плечи в «ширину», подтягивает живот и спускается по тропинке к камышам. За держаки достает круглые сетки с привязанными кусочками жареного сала. Раков, которые впились в сало и пируют, аккуратно отрывает от лакомства и бросает в железное ведро. Там они безуспешно скребутся и гремят клешнями о железные стенки.
Собрав добычу, Володя идет обратно к костру. А здесь все еще продолжается естественный для выпускников разговор.
– Кончим школу, – говорит Толик Казаков, поправляя на лбу зачем-то
Он говорит это таким небрежным тоном, что становится ясно: уж он-то в своих силах уверен на сто процентов. И его самого ждет студенческая, яркая, интересная жизнь.
– Да ладно тебе, Толюня, – ломая руками очередную толстенную дровеняку и бросая ее в огонь, отвечает ему Дубравин. – Что же так пессимистично?
Он опускает голову и, подняв над нею граненый стакан с домашней настойкой, произносит:
– За нашу и вашу свободу! Ура!
Народ тянется чокнуться и тихонько, чтобы не было слышно в лагере за бугром, придушенно кричит: «Ура!»
А Дубравин продолжает:
– Вот это главное, что мы получаем, закончив школу. А пойду ли я работать или учиться… Разве это важно…
Он лукавит. Все понимают: от того, поступят они или нет, зависит судьба. Самооценка, оценка окружающих. Просто ему хочется заранее обеспечить оправдание тем, кто не сразу пробьется.
– А что важно? – спрашивает он сам себя. И сам отвечает: – Важно – стремишься ты к чему-то или плывешь по течению. – И добавляет: – Так хочется, чтобы все узнали, какой ты. И самому увидеть мир…
Он замолкает, стараясь не выдать своего волнения, и завороженно смотрит прямо на огонь так, что пламя костра отражается в его глубоких темных глазах.
– И для этого ты идешь в военное училище? Что ты там увидишь? Казарму? Наука – вот где сейчас все происходит. Физика, химия, математика, – говорит Казаков.
Разговор на время затухает. Каждый думает о своем. В эти дни все они хорохорятся и уверяют себя и друг друга, что уже твердо знают свою дорогу. Но в глубине души у каждого живет страх перед самостоятельной неведомой жизнью. И они инстинктивно ищут опору. Кто в чем.
– На все наплевать! – неожиданно для всех, но вполне естественно для хода своих мыслей высказывается Амантай Турекулов. – Наука, физика, химия. Поеду к дяде в Алма-Ату. Он устроит в институт. Обещал. Дядя Марат, двоюродный брат моей апашки, – большой человек в столице!
Всем после его слов становится как-то неловко. И эту неловкость спешит сгладить Андрей Франк. Он подцепляет ведро с раками на крючок над костром, бросает туда щепотку соли и несколько лавровых листочков:
– А я не знаю, как будет. Раньше немцам не разрешали в вузы поступать. Старики мои боятся… Может, пойду работать фотографом куда-нибудь. У меня в районке штук пять снимков вышло…
Хотел сгладить неловкость. А получилось еще хуже. Они до сих пор особо не задумывались о том, кто немец, кто казах, кто русский. А тут, оказывается, из этого что-то следует.