Утешительная партия игры в петанк
Шрифт:
Возвращаться на ринг и продолжать бой.
Анук умерла, и Клер в тот вечер зашла не случайно.
6
Он шел следом за ней по улице. Был прекрасный вечер, тихий, теплый, мягкий. Нагретый за день асфальт приятно пружинил под ногами. В воздухе пахло Парижем, на террасах кафе ни одного свободного столика. Несколько раз он спросил, не голодна ли она, но она по-прежнему шла впереди него, и расстояние между ними все увеличивалось.
— Послушай, я есть хочу, — сказал он раздраженно. — Мне все это надоело. Я дальше не
Она развернулась, зашла вслед за ним в кафе, достала из сумки листок бумаги и положила перед ним на столик.
— Завтра в пять.
Адрес в пригороде. Совершенно невообразимое место.
— В пять я буду в самолете, — улыбнулся он ей. Но улыбка быстро сползла с его губ.
Как тут улыбаться, когда у нее такое лицо?
Она вошла в кафе, согнувшись пополам. Словно старалась удержать то, что только что потеряла. Он встал, обнял ее за шею, привлек к себе и дал выплакаться. Из-за ее спины хозяин кафе бросал на него обеспокоенные взгляды, он, как мог, отмахивался от него свободной рукой, мол, не обращайте внимания. Потом он оставил большие чаевые за причиненное беспокойство и увез ее к морю.
Может, это было глупо, но что еще он мог тогда сделать?
Он вышел из туалета, натянул свитер и отправился обратно на диван.
Что еще он мог тогда сделать?
Они подолгу гуляли, много пили, курили всякую дурь и даже иногда танцевали. Но большую часть времени не делали ничего.
Сидели и смотрели, как меняется свет. Шарль рисовал, мечтал, ходил в порт за покупками и готовил еду, сестра в сотый раз перечитывала первую страницу какой-то книги и закрывала глаза.
Но только она никогда не спала. Если бы он о чем-нибудь ее спросил, она бы его услышала и ответила.
Но он ни о чем не спрашивал.
Они выросли вместе, потом три года прожили вдвоем в крохотной квартирке и Алексиса знали с незапамятных времен. Вдвоем им все было под силу.
Вот только на этой террасе над морем негде было укрыться.
Здесь не было тени.
В последний вечер они пошли в ресторан, и когда открыли вторую бутылку Рецины, [26] он взял ее за руку:
26
Белое или розовое греческое вино со смоляным привкусом.
— Ты в порядке?
— Да.
— Точно? Она кивнула.
— Хочешь вернуться к нам? Отрицательно покачала головой.
— Где будешь жить?
— У подруги… с факультета…
— Ладно…
Он переставил свой стул, чтобы вместе с ней наблюдать за тем, что происходит на улице.
— В любом случае, ключи у тебя есть…
— А ты?
— Что я?
— Никогда не рассказываешь о своих приключениях… — она состроила недовольную гримасу, — ну… о любовных… в смысле, о романах…
— Видно, похвастаться особо нечем…
— А как там твоя чертежница?
— Ушла строить новые планы… Она улыбнулась ему.
Ее загорелое лицо вдруг показалось ему слишком
— Шарль?
— Я за него.
— Ты ведь не скажешь?.. Сам знаешь кому…
— Да что я ему скажу? — ухмыльнулся он. — О чести, что ли, буду с ним разговаривать?
Сигаретная бумажка у нее в руках порвалась. Он взял у нее пачку, осторожно наполнил бумажный желобок табаком и поднес к губам, чтобы лизнуть.
— Я имею в виду Анук…
Он замер.
— Нет, — ответил он, сплюнув табачную крошку, — конечно, нет.
Протянул ей готовую сигарету и отвернулся, погрузился в себя.
— Ты… ты с ней еще общаешься?
— Изредка.
Надел темные очки. Она не стала продолжать.
В Париже шел дождь. Они взяли такси, она вышла на улице Гоблен.
— Спасибо, — прошептала она ему на ухо. — Все в прошлом, обещаю тебе. Все будет в порядке.
Он смотрел, как она спускалась по лестнице в метро.
Видимо, почувствовав его взгляд, она остановилась на полпути, и, подмигнув ему, соединила большой и указательный палец в букву «О», показывая, что все «О'кей», как это принято под водой.
Этот простой жест, так убеждающий в том, что все хорошо. Он поверил и удалился с легким сердцем. Был молод тогда, наивен. Верил знакам. Это было только вчера и вот уже без малого девятнадцать лет тому назад.
Как она его провела.
7
Он уснул, а когда проснулся, на него молча смотрела Снупи. Прежняя Снупи, с круглой, распухшей после сна мордахой, сидела и чесала ухо передней лапой.
Рассвет еще только стучался в окно, и он подумал, не снится ли ему все это. И стены такие розовые…
— Ты спал здесь? — спросила она грустно.
Черт, нет, это не сон. Это жизнь. Новый раунд.
— Который час? — спросил он зевая.
Она отвернулась и пошла к себе в комнату.
— Матильда… Остановилась.
— Это не то, что ты думаешь…
— Я ничего не думаю, — ответила она.
И исчезла.
Шесть часов двенадцать минут. Доплелся до кофеварки, сварил себе двойной кофе. День обещал быть долгим…
Совсем продрог, закрылся в ванной.
Присев боком на край ванны и подперев кулаком подбородок, задумался, блуждая взором в клубах теплого пара и кружении воды. То, что его сейчас занимало, поглощало целиком, заключалось в нескольких словах: Баланда, ты достал! Кончай, возьми себя в руки!
До сих пор ведь тебе как-то удавалось не сбиваться с пути, жил не заморачиваясь, так что же на тебя сегодня нашло? Поздно теперь, понимаешь? Ты слишком стар, в твоем возрасте подобные излишества — непозволительная роскошь. Она умерла. Все в прошлом. Задерни занавес и займись живыми. У тебя вон за стеной недотрога из саксонского фарфора — прикидывается, что ей все нипочем, а сама убивается, того гляди разобьется. В ее возрасте так рано не встают… Закрой этот чертов кран и пойди вынь наушники у нее из ушей.