Утилизация
Шрифт:
Градус напряжения за столом резко повысился. Лиза смутилась, порозовела.
— Ну, да.
— Ненавидишь это дело?
Лизе было неловко, но интерес, зажёгшийся в глазах собеседниц, толкнул её на откровения.
— Наоборот. Любимому человеку приятно это делать.
Лиза повернулась ко мне.
— А ты не делаешь, Юль?
— Не-а, меня тошнит, не могу себя пересилить, — посмотрела на Иру. — Не всем, знаете ли, дано.
За столом повисло тягостное молчание. Резко пропала заинтересованность в пикантной теме. На лица девчонок набежала тень, градус неприязни
Ну, что, Ирочка? Твой ход
Почти не сомневалась, что она ответит.
— Странно, судя по твоему лицу, я подумала, ты только что всем пятерым охранникам отсосала, включая Пашу.
Лиза, ища поддержки, растеряно взглянула на меня, на Иру, на девчонок. Все молчали. Как говорится, молчание – знак согласия.
— Ир, ты что? Зачем так про Юлю?
— Затем, что это правда. По ней всё сразу было видно.
Криво улыбаясь, я поигрывала вилкой в правой руке. В моей извращённой фантазии вилка уже летела Ире в глаз.
— Устами младенца глаголет истина. Ты права, дорогая, только бы слепой этого не увидел.
Мне вдруг стало легче, как будто ткнули иглой в надутый до предела шар, и он с тонким свистом начал выпускать воздух.
***
Из кухонной двери вышла женщина преклонных лет с короткой стрижкой в цветастом синем платье и красном фартуке. Несколько раздраженным тоном обратилась к нам.
— Девчонки, давайте быстрей. Вы задерживаете нас.
Последние минуты ужина прошли в гробовом молчании, все жаждали как можно быстрее покинуть столовую, убраться из давящей атмосферы ненависти, сотворённой мной. «Блюдо вечера» оказалось несъедобным. Девчонки похватали шоколадки, бутылки с водой на чайном столике и убежали.
Доедала я по заведённой традиции рядом с притихшей Лизой, вымучивающей третью кружку чая. Она дожидалась, когда я закончу, не сбежала от меня, как от прокажённой. Только мы поднялись из-за стола, как работница кухни выкатила из подсобки тележку и начала споро грузить на неё грязные тарелки.
Мы с Лизой вышли в прохладный тихий вечер, оставив за спиной громыхание тележки и звяканье посуды. На улице стало легче дышать.
— Юль, это же неправда? — Лиза не могла больше держать это в себе, — то, что сказала Ира.
— Конечно, неправда.
— Но что-то же случилось?
— Что-то случилось.
— Не хочешь рассказать?
Я отрицательно качнула головой. Злость на Лизу смыло приливной волной как мусор с берега. В гневе я назначила её виноватой, но моя душа не получила от этого никаких дивидендов. Болезненные злые мысли только разбалансировали, размотали меня на атомы, как ядерный реактор. Клеем, скрепляющим разорванные атомы, бальзамом на швы между ними оказалось простое присутствие Лизы рядом. Она не бросила меня, несмотря на то, что мгновенно ощутила мой гнев, направленный на неё.
— Я не нашла твой камень под верандой.
Лиза чуть приостановилась, удивлённо
Да, я его искала
— Он в моей тумбочке…на всякий случай. Ну, ты понимаешь…
Действительно, такую драгоценную вещь надо хранить как можно ближе. Удивительно, что не под подушкой.
Лиза опасливо прищурилась.
— Он был тебе нужен?
— Ну, …так. Думала, что нужен.
Ветер чуть шевелил траву рядом с тропинкой. Ажурные тени украсили землю. Вечер гладил меня – своё неразумное дитя по макушке ускользающими лучами, пробирался внутрь, омывал живительной волной. Чего я взбесилась?
— Мне кажется, девчонки потому не доверяют тебе, что ты ничего о себе не рассказываешь. Молчишь, как партизан на допросе, а они надумывают то, чего не знают.
— Это их проблема. Пусть надумывают.
Зацепив и разозлив Ирочку, я вызвала цепную реакцию раздражения и гнева. Девчонки лишь были свидетелями нашей с ней необъявленной войны. Наверное, можно продолжать бой, но он, как показали события, оказался бессмысленным. Наша вражда поделила девчонок на два лагеря. Вряд ли они хотели быть втянутыми в эти разборки, но им поневоле пришлось занять чью-либо сторону. Не мою...
Сегодня на ужине я выступила против всех, не ждала поддержки ни от кого, даже от Лизы. В первую очередь от неё. И ошиблась. Лиза сумела каким-то невероятным образом не обидится, не разозлиться, а просто отстраниться, выждать, когда минует буря.
Я знала, если открою рот, то вместо слов начну рыдать как сумасшедшая. Несколько раз я пыталась рассказать о себе, но тут же заталкивала эту мысль в дальний темный чулан. Не получается, не готова, не смогу.
— Арнольд сказал, что после ужина будет контактная импровизация. Такая специальная форма движения, когда двое делают, что хотят. Свободный танец. В доверии.
Ох! Арнольд, конечно, затейник, и тренинг получился бы отличным, если бы не явление четырех психов с горы, которые каждый раз умело выдергивали нас из хлипкого равновесия. Охранники поджигали бикфордов шнур, злорадно наблюдая за тем, как на конце шнура бомбанет. Весь сегодняшний день шла подготовка, охота на меня, и я, та самая бомба, взорвалась, разлетелась на части, зацепив всех, кто попал в радиус поражения.
— Я не пойду. Опять эти припрутся, всё испортят.
— Арнольд Анатольевич сказал, они в баню ушли.
Пусть охранники и ушли. А девчонки? Как взаимодействовать в атмосфере напряжения и скрытой агрессии?
— Ирочка против меня всех настроила.
— Не обращай внимания. Юль, я с тобой хотела танцевать.
— Доверяешь, ничего не зная обо мне? — подколола Лизу, улыбнувшись. Наконец-то я возвращалась в себя, в ту, которой была до всей этой передряги.
— Иу-иу, — произнесла Лиза нараспев. — Что ещё надо?
В Лизином представлении, автор, сочиняющий детские сказки, должен быть добрейшим человеком, сказочником, получающим вдохновение свыше от ангельских голосов. Судя по тому, как сегодня во мне поднялся «девятый вал» ярости, добрейшим, и даже просто добрым человеком я не являлась.