Утоли мои печали
Шрифт:
Всем, чем мог.
Тридцать второй год, ему сорок три. Поленька снова беременна, долгожданно и необычайно радостно, уж и не чаяли, Петеньке тринадцать лет, умнейший мальчик растет, с великой тягой к знаниям. Да не по отцовской профессии, все больше к инженерии всякого рода тяготеет, особо к моторным агрегатам, уже и разбирается кое в чем.
А в стране началась волна арестов. Пока не повально и почти незаметно, но борьба с засланными врагами и империалистическими наймитами стала раскручивать свой неумолимый маховик.
Аким все понимал. Не просто понимал, видел и предрекал
Да что там не минует! Они с ней первые в этой очереди – одни из лучших кандидатов: из «бывших», так еще у обоих родня за границей. Это уже приговор сам по себе! А он к тому же и свидетель для власти этой лишний – уж слишком многое видел, колеся по стране с летучим отрядом, и знал доподлинно слишком много того, за что уже полетели в небеса, а скорее, в преисподнюю, некоторые бывшие красные лихие командиры Гражданской, унося с собой свои страшные знания и свою причастность к тому, как и на чем строилась эта новая власть. И никакие мандаты, подписанные Лениным, уже не спасут и не защитят.
Страшнее всего то, что Аким Лукич осознавал, какая участь ждет его любимую Поленьку и сына, когда его арестуют. Он каждую минуту только об этом думал и усиленно искал выход. Он перестал вести подробные записи в дневниках – так, только о рутинной работе и домашних делах, спрятав за болтовней свои истинные мысли, страхи, намерения.
Долго искать не пришлось – выход, страшный и неотвратимый, нашел себя сам.
Если вы думаете, что все эти повальные аресты тридцатых годов НКВД лишь прикрывали ширмой борьбы с иностранными агентами и шпионами, то вы сильно ошибаетесь. Были и агенты, и шпионы, действительно засланные и ведущие подрывную деятельность! Еще как были! И чего только не творили – и взрывали, и саботировали, и подкупали, и агитировали – все, как и положено.
Другое дело, что под эту статью попадали миллионы невинных советских людей, но это отдельная тема.
Михаил Золотарев, человек, который сделал Акиму Лукичу некое предложение, не был иностранным агентом. Когда-то они вместе учились в университете, никогда не дружили и даже не приятельствовали, просто были однокашниками. Теперь, волею судьбы, Михаил работал под руководством Вершинина в отделе русского искусства, а вот человек, который руководил и направлял этого Золотарева, – как раз и был самым что ни на есть иностранным агентом.
Сначала намеками, как бы прощупывая почву, однокашник начал все чаще говорить о своих родных за границей, об их бедственном положении, будто переживая о близких. Через пару дней вспомнил и о родителях Акима Лукича, спросив, не бедствуют ли те, и, получив ответ, что тот не поддерживает связь с родственниками, посетовал. А через денек радостным заговорщицким шепотом сообщил, что может устроить так, что Аким Лукич получит весточку от родителей.
Аким Лукич просек все его маневры и прощупывания в самом начале, когда Золотарев только начал искать возможности чаще оставаться с ним наедине. Понял, просчитал этого человека и принялся действовать, тут же придумав, как использовать ситуацию.
Первым делом, подключив все свои связи, знакомства
В двадцать шестом году Полина Георгиевна закончила исторический факультет университета, а вместе с ним и архивное отделение, став историком-архивистом, и поступила работать в Центральный архив, который тогда именовался Архив Октябрьской революции (АОР), а год назад стал именоваться Центральным архивом Октябрьской революции.
Снова обратившись к своим старым связям, Аким Лукич очень осторожно и осмотрительно поменял несколько тех самых золотых пластин и драгоценных камней, что купил у ювелира в семнадцатом году, на современные ассигнации и отдал их Поленьке с наказом тратить средства осмотрительно, но на нуждах и необходимостях житейских не экономить.
А она как чувствовала, что с ним что-то может случиться и старалась быть все время рядом и по сто раз тревожно спрашивала, что происходит. Он успокаивал, как мог, но и сам, по всей видимости, чувствовал, что надвигается нечто фатальное. Поэтому и пытался подстраховать во всем жену, подолгу уединялся с сыном в кабинете и учил его жизни, наставлял на будущее и давал советы.
Аким Лукич ждал решительного разговора, к которому явно уже созрел его сослуживец, и собирался и Михаила, и агента, курировавшего его, сдать органам безопасности без всякого зазрения совести.
Вернее, зазрения эти у него были, но иного рода – он винил себя, что взял на работу этого гнилого человечка, поддавшись на уговоры одного их общего знакомого из прошлой жизни. Гнилым однокашник был всегда, и как только не убежал за границу в семнадцатом? Непонятно. Но не суть! Важно, что сейчас эта его «деятельность» по вербовке Акиму Лукичу была как нельзя на руку.
Решительный разговор состоялся, подчиненный прошел в кабинет к Акиму Лукичу, тщательно закрыл за собой дверь и предложил ему связь с родителями, а также возможность хорошо заработать, начав выносить некоторые художественные полотна и передавать их нужным людям. Через полгода, обещал бывший однокашник, Вершинина с семьей переправят через границу, и он получит возможность соединиться с родственниками.
– То есть вы предлагаете мне поторговать достоянием страны? – спокойно спросил Аким Лукич и тем же ровным тоном отказался. – Вынужден отклонить ваше предложение, я богатством России не торгую и вам не советую, – и строго распорядился: – Вот бумага и перо, пишите заявление об увольнении.
Золотарев перепугался страшно. Он понял, что неправильно просчитал бывшего однокашника, и только сейчас осознал до конца все последствия этой роковой ошибки. Кровь отхлынула у него от лица, руки затряслись, но он все же написал заявление и, ссутулившись, вышел из кабинета.
Аким Лукич составил заявление в органы, в котором подробно описал все разговоры с Золотаревым, а также дал описание внешности гражданина, которого дважды видел в компании Мишки. Один экземпляр заявления убрал в сейф, второй же положил в портфель, намереваясь сегодня же вечером отнести его в НКВД и начать свою игру.