Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости

Белоусов Валерий Иванович

— А почему поле боя осталось за противником? — заинтересованно спросил Берия. — Если контрудар имел, по вашим словам, «значительный успех»?

— Потому что спешенная мотопехота, в силу внезапного вероломного нападения врага оставшаяся без транспорта, не имела возможности поспевать за танками… — доходчиво объяснил Коробков.

— Ну, допустим, я дурак… чего-то не понимаю! — нахмурился Берия. — Нет автомашин, хорошо… то есть, конечно, не хорошо. Но нет, так нет. Кстати, кто так придумал, что их нет? Ладно, об этом потом… хотя мы, конечно, разберемся… Ну нет автомашин, посадите их на повозки… на танки, на броню,

наконец!

— Перевозить войска на танках категорически запрещено! — наставительно сказал Коробков.

— Кем именно запрещено? — с профессиональный интересом спросил Берия, доставая блокнот и карандаш.

— Мной запрещено… — мрачно сказал Ворошилов. — Чтобы избежать несчастных случаев…

Лаврентий Палыч что-то записал в свой блокнотик. Лицо маршала пошло багровыми пятнами. Берия, внимательно посмотрев на побуревшего Маршала, вежливо сказал:

— Извините, товарищ Сандалов, мы вас прервали. Продолжайте, пожалуйста, мы вас внимательно слушаем.

— Продолжаю, товарищ Генеральный комиссар Государственной безопасности Советского Союза! — с благодарностью кивнул Сандалов. — Части 14-го МК, включая вышедшие из района Бреста остатки 22-й ТД, в настоящее время сосредотачиваются в районе Кривляны, Пилищи, Хмелево. Необходимо срочное пополнение запасов ГСМ, огнеприпасов. В машинах осталось менее трети заправки, боекомплекты в значительной мере израсходованы. Мною даны указания организовать пункты сбора аварийных машин, а также о направлении в этот район «наливок» с бензином и передвижных реммастерских. Однако, с учетом полного овладения противником неба, их прибытие откладывается до наступления темноты.

— Это да… — покачал головой Ворошилов. — Я сюда из Минска ехал, так мою бронемашину истребитель обстрелял. Представляете, братцы, в лобовой броне две ма-а-а-ахонькие дырочки, а водитель — наповал, вся кабина кровью залита… [95]

— Далее… — снова заговорил Сандалов. — В настоящее время Штаб Армии поддерживает связь со штабом 28-го СК и со штабом Фронта. Со штабом 10-й Армии — проволочная связь прервана. По сообщению из стрелкового корпуса, у них связи с дивизиями нет, кроме 42-й СД, да и то — пешими посыльными. По моему личному наблюдению, от постоянной и жестокой бомбардировки с воздуха пехота деморализована и упорства в обороне не проявляет. Отходящие беспорядочно подразделения, а иногда и части командирам соединений и заградительным отрядам приходится останавливать и поворачивать на фронт. Иногда — с применением оружия.

95

Подлинный случай, с Ворошиловым.

— Опять бомбардировка! А где в это время наши «соколы»? — возмутился Ворошилов и оглядел присутствующих на совещании командиров. — Кто командир 10-й САД?

— Так точно! — лихо отрапортовал, вскочив со своего места, командир авиадивизии.

— Что «так точно»?! — удивленно переспросил Ворошилов.

— Так точно, ведем боевые действия с максимальным напряжением сил и средств, как вы, товарищ Маршал Советского Союза, учили!

— И как именно ведете? — мягко уточнил Берия.

— Я же ведь уже доложил. С МАКСИМАЛЬНЫМ НАПРЯЖЕНИЕМ! — обиженно, как полному штатскому идиоту, пояснил командир

авиадивизии. — Один боевой вылет в день для истребителя или штурмовика. Два вылета в три дня для фронтового бомбардировщика… [96]

— Хорошо устроилЫсь, сталЫнские соколы… — утрируя акцент, ласково сказал Берия. — По четным дням, значит, воюем, по нечетным — водку пьянствуем… — и внезапно заорал. — СВОЛОЧЬ!!! Копца, сволочь, я застать не успел! А тебя, сволочь, застал!!!

96

Из подлинной директивы Наркома Обороны.

— Я прошу у Родины, у Партии прощения… — мгновенно осознав ситуацию, командир авиадивизии рухнул на колени.

— У солдат проси прощения, которые из-за тебя, гад, сейчас под бомбами умирают… Пш-ш-шел отсюда! — с презрением сказал Берия. — Заместителю свои дела сдай по телефону — и его, немедля, в Штаб Армии! И не вздумай мне до трибунала застрелиться — повешу!

Командир авиадивизии на подгибающихся ногах покинул совещание. В палатке повисла тишина. Присутствующие командиры сидели, глядя в пол. Берия задумчиво оглядел склоненные головы и вполголоса сказал:

— Ну, МНЕ все более или менее ясно… — а затем добавил погромче, обращаясь к так и стоявшему возле карты Сандалову: — Благодарю вас, товарищ Сандалов, за горькую правду! Садитесь пока. Кстати, а как вы себя чувствуете? Может, в госпиталь поедете?

Сандалов отрицательно помотал головой.

— Нет? Останетесь у нас? Ну и ладно, большое вам за это спасибо! — кивнул Берия. — Вы нам очень нужны!

Берия несколько секунд помолчал. Затем, посмотрев в глаза командарму, спросил тихо, с затаенной болью:

— Товарищ Коробков, как же вы, КОММУНИСТ, могли отдать ТАКОЙ приказ?

Коробков, мрачно насупившись, промолчал. За него вступился член Военного совета Шлыков:

— Я час тому назад обратился к командующему, что, мол, надо просить округ, то есть, извините, штаб Фронта, утвердить наше решение о переходе к обороне!

— Ну, ну, и что же командарм вам ответил? — подбодрил комиссара Берия.

— «Хотите, чтобы нас назвали трусами и отстранили от командования армией? — рассердился на мои слова Коробков и добавил: — Если хотите, можете вносить такое предложение лично, от себя»… [97]

97

Подлинные слова Коробкова.

— И что же, вы такое предложение внесли? — грозно спросил Ворошилов.

— Нет, не внес, товарищ Нарком! — вздохнул Шлыков.

— Значит, говорите, Коробков побоялся, что его сочтут трусом… За пост свой испугался… И Вы тоже… испугались? — болезненно сморщился Климент Ефремович.

— Товарищ Нарком! Дайте мне винтовку, и я впереди бойцов в атаку пойду! — запальчиво крикнул Шлыков.

— Значит, в атаку вы не боитесь… немцев вы не боитесь… а командарма боитесь? — озадаченно сказал Ворошилов и, подумав, добавил: — Что-то сомнительно… Вот товарищ Сандалов немца не испугался и командарма не испугался тоже! И поэтому я ему верю! А Вам… Нет — не верю!