Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости

Белоусов Валерий Иванович

— Оторвали голову. То есть в буквальном смысле… — ответил ему начальник штаба армии, генерал Блюментритт.

— То есть… Как это оторвали?

— Я полагаю, что голову ему оторвали руками…

— О-о-о, азиаты… какое варварство! — с ужасом простонал фон Клюге. — Я просто хотел спросить, как же это несчастье произошло…

— Ну вы же лично знали, герр командующий, нашего покойного Гейнца… все ему надо было самому посмотреть, во всем самолично убедиться. Выехал на командирскую рекогносцировку, сунул голову в какие-то «dereviya»… Забыл, видимо, что здесь не благословенный Кунерсдорфский полигон, а дикая Россия…

— Да, бедняга… сколько же лет ему было? Пятьдесят три? Такой молодой! Самый плодотворный возраст для генерала… Какая потеря. С другой стороны, коллега,

скажу вам, но строго между нами… эти его новомодные методы… антр-ну! Авантюризм! Мы воюем уже вторые сутки, и каков результат? Наши боевые порядки не глубоки. Мы не располагаем такими мощными резервами, как во время войны на Западе. Чем дальше мы будем продвигаться на Восток, тем шире будет наш фронт и тоньше линия наших наступающих войск. Поэтому очень важно, я считаю, чтобы наши войска действовали компактно и не рассредоточивались, даже если будут возникать бреши между нами и соседними армиями. А что делал покойный Гейнц? Эти его непрерывные метания… То Севернее Бреста, потом Южнее Бреста, потом опять Севернее… Эти непонятные рокировки с фланга на фланг, это «растекание» войск мелкими группами, это его пресловутое просачивание… В результате чего наши слабые группы легко уничтожаются Иванами.

Фон Клюге прошелся по комнате, похлопывая себя ладонью по бедру. Потом подошел к окну, с минуту смотрел на что-то там этакое вдали и вдруг резко повернулся лицом к Блюментритту.

— Нет! Мы будем бить русских не растопыренными пальцами, а стальным германским кулаком, сокрушая их оборону! — решительно сказал фон Клюге. — Никаких обтеканий! Зачем нам оставлять у себя в тылу целые боеспособные дивизии? Да что там! В тылу у нас целая крепость Брест-Литовск с ее гарнизоном. Уничтожим их, а только потом двинемся бронированным катком вперед! Цель моих боев — не прорыв в глубь русской территории, а уничтожение русской армии! Чем больше они подвезут сюда войск, тем мне удобнее будет их здесь, в приграничье, громить!

Фон Клюге первым рассмеялся собственной удачной, как он считал, шутке. Блюментритт начал смеяться две секунды спустя.

— А территория? Лучше меньше, да лучше… Я так считаю! — продолжил фон Клюге после перерыва на смех. — A propos… Кого… там… в ОберКоммандо-диВермахт прочат на место покойного Гейнца? Мне-то, конечно, все равно, я ведь под любым командованием готов верно служить Рейху и Фюреру… Но все же?… Мне просто интересно — ведь у вас, мой друг, в Цоссене есть хорошие связи… Вы случайно ничего такого не слыхали?

— Совершенно случайно, слыхал… — с тщательно скрываемой генштабовской улыбочкой ответил Блюментритт, — разумеется, прочат только вас, мой генерал! Примите мои искренние поздравления!

Обращение командующего 2-й Танковой группы генерал-фельдмаршала фон Клюге

«Солдаты! Ведомые доблестным сыном Германии, генералом Гудерианом, вы ворвались на землю извечного врага нашего народа, неся жителям России свободу от жидо-большевистского ига, и достигли неслыханных прежде побед.

Теперь, когда гордый тевтонский меч выпал из рук вашего прежнего командира, павшего в неравной рукопашной схватке с дикими азиатскими ордами, Земля Отцов вручает этот меч мне.

Солдаты, мои боевые товарищи! С гордостью я принимаю этот пост, ибо мне предстоит вести к новым и новым победам истинных героев нации.

Солдаты! В бессильной злобе враг бросает против нас все новые и новые резервы. Отлично, воскликну я! Ибо любой немецкий гросс-бауэр знает, что чем гуще трава, тем ее легче косить.

Уничтожим русских в одном-единственном приграничном сражении!

У русских больше нет резервов, и чем больше мы убьем их сегодня, сейчас — тем меньше останется нам работы завтра. И наступит день и час, когда мы просто сядем в поезд и доедем на нем до сокровищ древнего Das Kremlin.

Вперед, мои храбрецы! К новым боям! Да здравствует победа!

Heil Hitler!»

— Halb Liter! — пробурчал себе под нос командир 8-й пехотной силезской дивизии генерал-майор Гоне…

И продолжил, обращаясь

к своему адъютанту, обер-лейтенанту Эриху Менде:

— Мы, как Наполеон, найдем лишь свою смерть на огромных русских равнинах. Менде, запомните мои слова — час начала этой несчастной войны стал часом началом конца нашей старой Родины… Finis Germania! [104]

Генерал знал, что он говорил, — ведь он сражался против русских в Великой Войне…

104

Подлинные слова умного немецкого генерала.

23 июня 1941 года. 23 часа 48 минут.

Буховичи. Штаб 4-й Советской Армии

На свет выложенных костров прямо на Варшавское шоссе приземлился связной самолет У-2 из Штаба Запфронта. Командующий Фронтом Павлов посылает и.о. командующего 4-й армии Сандалову «приказ», если этот клочок бумаги можно так назвать… Собственно, это даже не бумага, а оторванный уголок топографической карты, где простым карандашом, без даты и реквизитов, торопливым почерком, с пропуском знаков препинания и нарушением правил орфографии написано:

«Почему механизированный корпус не наступал кто виноват, немедля активизируйте действия и не паникуйте а управляйте. Надо бить врага организованно а не бежать без управления.

Каждую дивизию вы знать должны где она когда что делает и какие результаты.

Почему вы не даете задачу на атаку механизированному корпусу? Немедленно атакуйте всеми силами.

Найти, где 49-я и 113-я стрелковые дивизии и вывести.

Исправьте свои ошибки. Подвозите снаряды и горючее. Лучше продовольствие берите на месте.

Запомните, если вы не будете немедленно действовать активно-Военный совет больше терпеть не будет». [105]

105

«Приказ» генерала Павлова подлинный.

Леонид Михайлович Сандалов пробегает глазами эту «цидулку», пожимает плечами, потом передает Берии. Тот внимательно читает, переворачивает — нет ли чего на обороте, снова читает… аккуратно складывает, кладет в свой планшет…

— Ну… царь Леонид… теперь держись. Тут, у Бреста, будут твои Фермопилы… — пожимая на прощание руку Сандалову, говорит Берия. — А я — срочно в Минск. Кажется, я уже нашел там твоего Эфиальта…

…В этот момент прикрывавшие важнейший участок фронта — левый фланг Белостокского выступа — 49-я и 113-я стрелковые дивизии (одна формально остающаяся в 4-й армии, вторая еще остающаяся в 10-й армии, но обе готовые к передаче под командование 13-й армии… то есть вообще сейчас никем не управляемые) отступали в Беловежскую Пущу. Теснимые четырьмя… нет, не дивизиями — четырьмя немецкими КОРПУСАМИ.

…А в Штабе Западного фронта член Военного совета в этот момент меланхолично докладывал товарищу Ворошилову:

— Давайте, Климент Ефремович, посмотрим правде в глаза. Что в самом деле у нас получается? Командующий Фронтом либо молчит с угрюмым видом, либо отделывается общими фразами. Вы тоже высказываетесь как-то неопределенно: ведете речь только о действиях 4-й армии, не связывая эти действия ни с войной в целом, ни даже с обстановкой на Западном фронте. А ведь именно в полосе этой армии фашистские войска вклинились наиболее глубоко. И для Вас, по-видимому, не секрет, что среди бойцов и даже командиров, в том числе и некоторых крупных начальников в тыловых частях и учреждениях, пошли слухи об измене, о том, что 4-я армия предана. Надо же наконец разобраться во всем этом. Лично у меня есть много вопросов к генералу Сандалову…