Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости
Шрифт:
Брест. Улица Фортечная, дом 41
Если ехать по железной дороге из Минска на Варшаву, то справа по ходу, немного не доезжая Центрального вокзала, вы увидите ряд беленьких домиков. Это она и есть, Фортечная, плавно перетекающая в Шоссейную. Особенно ничем не прославленная, кроме того, что в доме № 1 располагается Брестское отделение Белорусской железной дороги.
И люди на Фортечной живут тихие, незаметные. Железнодорожники, работницы со швейной фабрики, всякий разный работящий разночинный народ. Обыватели городские.
Вдоль по этой улице и бежала взапуски гражданка Никанорова, трепетно ожидая, ЧТО именно ей скажет любимая матуся… Сходила, называется, девочка на танцы!
Ну а она, Клаша, расскажет ей… расскажет… ой, Божечки, да как ей все рассказать-то… каких она ужасов навидалась, как ей было страшно, как лихо… и про… НЕГО… как расскажешь? Но милая мама поймет, мама обязательно все поймет…
Еще помыться и переодеться надо, а то она вся дымом и застарелой чужой кровью пропахла. Господи, как она устала… Скорее, скорее к маме!
Клаша подбежала к беленькому штакетнику заборчика, толкнула от себя калитку:
— Мама? — и осеклась. Вместо их домика посреди сада чернела воронка. Чуть-чуть не долетела полутонная бомба до железной дороги…
Воя от горя, рухнула Клаша на рыхлую землю, когтя, пытаясь ее разрыть… но что-то уже умирало в ее душе и говорило ей, что это навсегда…
Навсегда — эта боль вины, горя и вечной тоски… Хоть бы еще раз увидеть маму, хоть бы одним глазком… поздно. Поздно. Поздно.
24 июня 1941 года. Около семи часов.
Где-то между Березой-Картусской и Теулями
… — Es gibt keine Frauen — es gibt kein Weinen! [111] — закончил свое печальное повествование Додик…
Экипаж «Беспощадного Красного Пролетария» сочувственно покачал головами, а Вася, выразив общее настроение, даже красноречиво, выразительно произнес:
— My. Му-му-му…
Мерно постукивали колеса. Мимо бортов платформы неторопливо проплывал неброский пейзаж полосы отчуждения — березки, орешник, молодые сосенки.
111
Обычные мужские дерзости о извечной женской мерзости. Мнение литературного героя не совпадает с мнением автора.
Бронепоезд «Смерть фашистам!» (ну разумеется, бронедрезина — но будем уважать маленькие слабости отважного командира) с двумя прицепленными платформами — на одной возвышался танк, на второй теснились новоприбывшие в 30-ю дивизию бойцы — неспешно двигался на запад…
Все равно для Эспадо и его команды это была чистая выгода: и все-таки хоть на чуть-чуть, а побыстрее, и моторесурс не расходовался… не говоря уже о драгоценной солярке, которую ведрами сливали из всех емкостей Березовской «Сельхозтехники».
А как же танк сгружать будут? Вряд ли в Теулях сыщется высокая рампа? Но бывший
Пользуясь свободной минуткой, экипаж осваивал боевую технику и вел неспешные беседы «за жизнь».
Проще всего было Васе — разницу между бронебойным и осколочным снарядом он понял мгновенно. В конце концов, это не свиль или косослойность…
Тут даже глаза не нужны, тип снаряда на ощупь определишь. Читатель удивлен? Не удивляйтесь. Хоть Вася мог пальцами пятаки гнуть, они у него были чувствительные, как у слепого музыканта. Компенсаторная способность так проявляется.
Товарищ Сомов тоже быстренько пару раз собрал-разобрал свою пушку, попутно вводя своего командира в курс дела, причем со стороны казалось, что это Эспадо Ивана Иваныча учил. Потому что Иван Иваныч поминутно спрашивал:
— Все правильно я делаю, товарищ командир? Нигде не ошибаюсь?
Авторитет командирский поддержать — дело очень важное…
Теперь Иван Иваныч, тяжко вздыхая, в который раз пересчитывает подаренные НКВДэшниками снаряды — двадцать бронебойных да столько же осколочно-фугасных… из 135 снарядов БК, положенных танку по штату. Однако от пересчета количество снарядов не увеличивалось. Для Ивана Иваныча, привыкшего в своем опытном цеху к БЕЗГРАНИЧНОМУ боекомплекту, смотреть на эту жалкую картину было откровенно больно.
А Эспадо тщетно пытался понять цель и смысл танковой панорамы. К чему сей предмет? Неужели предполагалось, что танк с закрытой ОП стрелять будет? Наверное, так… Потому как внутри погона башни была нанесена разметка шкалы «тысячных».
Теоретически, конечно, вполне возможно… Но как измыслить такую тактическую ситуацию?
Додик Филькенштейн умело «облизывал» радиостанцию 10Р — и передатчик, и приемник, и умформеры… и всю бортовую электросеть напряжением 24 В. Разумеется, казенная игрушка была «Бо-зна-що» — такая себе симплексная ламповая гетеродинная коротковолновая, работающая в диапазоне частот от 3,75 до 6 МГц (соответственно длины волн от 50 до 80 м), радиостанция. На стоянке дальность связи в голосовом режиме, согласно техописания, достигала 20–25 км, в движении — кто знает? Однако то, что стабилизация частоты осуществлялась съемным кварцевым резонатором и плавная подстройка частоты отсутствовала, — говорило о многом…
10Р позволяла вести связь только на двух фиксированных частотах; для их смены использовался другой кварцевый резонатор из 15 пар в комплекте радиостанции. Для Додика сей изыск был не то что вчерашний, а уже и позавчерашний день. Про мощность он уже молчал…
ЕГО станция имела мощность более 200 ватт. Увы, где те ватты сейчас…
Небось, проклятый U2MF, дай ему Б-г крепкого здоровья, пользуясь моментом, для «себэ» все пентоды из нее повыдергивал… у него-то станция, между нами, откровенное барахло. Потому что места надо знать, где нужные радиолампы водятся.