Утопический роман XVI-XVII веков

Мор Томас

После этого главный жрец обратился к остальным пяти девушкам, желая узнать, не захотят ли они иметь мужьями кого-нибудь из сенаторов или других государственных должностных лиц, они же ответили, что, испытав судьбу всего лишь один раз, они хотят попытать счастья еще два раза, прежде чем принять такое решение, а затем, опустив покрывала, они вышли из храма, при выходе из которого их ожидала повозка, чтобы развезти их по домам. Как только они вышли из храма, снова загремела музыка, и Альбикормас, подойдя к алтарю, громко произнес несколько слов и, взяв зг руки трех девушек и трех избранных ими сенаторов, соединил их руки, сказав им несколько слов, на которые они ответили глубоким поклоном. Он проделал то же самое с семью или восемью другими и, предоставив оканчивать церемонию нескольким сенаторам, вернулся и сел на свой трон. Два жреца перенесли горевший на алтаре огонь на середину храма, где новобрачные с благовониями в руках окружили его, и каждый из мужчин, смешав бывшие у него благовония с теми, которые были у женщин, бросал их в огонь. Затем, встав на колени, каждый из них клал руку на золоченую книгу, которую держали оба жреца. Они клялись в верности законам, обещая свято соблюдать их в течение всей своей жизни, призывая в свидетели клятвы великого бо- га-солнца и свою родину. Проделав это, они вернулись к алтарю, где Альбикормас произнес короткую молитву, которую они прослушали на коленях, а затем он повернулся

к ним и, благословив их, вышел из храма под звуки музыки, в сопровождении всех своих приближенных. Оттуда все прошли в находившийся недалеко от храма зал, где были расставлены столы, на которых тотчас же появились разные кушания. Альбикормас подошел ко мне и к Ван-де-Нюи, сказав, что в этот день мы будем его гостями, и повел кас к своему столу, где посадил нас вместе с сенаторами. Сермодас взял тех моих офицеров, которые пришли вместе со мною, и повел их к другому столу. Каршида и Беноскар взялись отвести домой остальных наших людей, находившихся во время всего торжества в одной из галерей храма. Пир был роскошен, и во время еды играла музыка. После обеда мы отправились в амфитеатр, расположенный приблизительно на расстоянии мушкетного выстрела от храма, и увидели, что улицы, по которым мы шли, были усыпаны цветами. Мы услышали приветственные клики большого количества народа, собравшегося поглазеть на нас. Этот амфитеатр, выстроенный из больших камней, в диаметре имеет не менее пятидесяти шагов, если считать от внешней до противоположной ей стены. Покрыт он сводом необычайной высоты, защищающим его от солнца, дождя и других превратностей погоды. Вокруг него сверху донизу были места для сиденья, занимавшие большую его часть, а незначительная часть была занята партером. Когда мы вошли, эти места были уже полны народу, но в партер никого не пропускали, кроме начальствующих лиц, новобрачных и нас. Нас усадили на нижние места, отделенные от верхних балюстрадой, идущей кругом здания. Между тем, некоторые молодые люди стали выступать в борьбе, фехтовании и в других упражнениях, требующих ловкости и проворства, причем проделывали они это удивительно хорошо. После этих уп- рожнений все молодожены стали танцевать. Танцы продолжались недолго, до того момента, как прозвучали трубы, подавшие сигнал к возвращению домой.

Мы вышли тем же порядком, как и вошли, и увидели, что улицы ярко освещены факелами и ракетами, почти превращавшими ночь в день.

Альбикормас и его приближенные заняли места в повозках, чтобы вернуться к себе, новобрачные пошли все вместе попарно в жилища, которые им были приготовлены, а Сермодас отвел нас домой, где объяснил нам отдельные места церемонии.

На следующее утро он пришел спросить нас, не захотим ли мы опять пойти в храм посмотреть другое торжество, являющееся продолжением первого. Мы согласились, и как только мы были готовы, он повел нас ко входу в храм, где задержал нас на некоторое время. Мы не пробыли там и четверти часа, как услышали

приближающуюся музыку и немного спустя увидели подходивших к храму только что женившихся молодых людей. Каждый из них держал в руках длинную зеленую ветку дерева с висевшим на ней венком, в котором каждый из них был накануне, связанным вместе с гирляндой женщины белой полоской, запятнанной кровью, являющейся доказательством девственности новобрачной. Они торжественно вошли в храм, и когда подошли к алтарю, то каждый положил на него свою ветку, принося ее в жертву богу-солнцу и родине, изображаемой статуей кормилицы, о которой я уже говорил.

После этого жертвоприношения они вышли все вместе, принявшись плясать под звуки музыки, и с пляской вернулись к себе домой. Праздник этот длился целых три дня, и в городе царило всеобщее веселье.

Между тем настало нам время покинуть Спорунд и отправиться в Севаринд. Сермодас за день до отъезда пришел предупредить нас об этом. Он повел нас – меня, Ван-де-Нюи и Мориса – к Альбикормасу для того, чтобы проститься с ним. Мы его застали в его доме – красивом дворце, хотя и меньшем, чем городской дворец. Он встретил нас очень приветливо и сказал, что на следующий день мы должны ехать в Севаринд, чтобы предстать перед великим Севарминасом. Затем он спросил нас о наших впечатлениях от Спорунда и о виденном нами торжественном праздновании оспаренибона. Мы ответили ему, что мы в восторге. «Вы поедете в страну, – добавил он, – где все прекрасно и полно великолепия. Я не хочу утруждать вас описаниями, говорящими в пользу этой страны, вы сами увидите больше, чем я смог бы вам рассказать. Сермодас будет вашим проводником и будет с вами обходиться ласково и дружески, но я прошу вас слушаться во всем его советов и так осторожно держать себя, чтобы великий Севарми- нас полюбил вас так же нежно, как и я». После этого он нас обнял, поцеловал в лоб и попрощался с нами.

На следующий день с раннего утра нас привели на берег реки, омывающей -город с западной стороны, где мы нашли несколько приготовленных для нас лодок. Сермодас подвел меня с тремя или четырьмя моими офицерами к крытой расписной лодке, хотя и небольшой величины, но украшенной скульптурными работами и позолотой. Наши мужчины и женщины разместились в нескольких лодках, и мы стали подниматься вверх по реке без особых затруднений, так как в этом месте она протекает по большой равнине и течение ее очень медленно. На берегах ее мы видели несколько таких же больших строений, как и те, которые расположены ниже города, но рассмотреть их внимательно не могли, потому что мы торопились и плыли очень быстро, имея нескольких гребцов, которые время от времени сменяли друг друга. Мы шли таким образом весь день, с утра и до захода солнца, нигде не останавливаясь, и прибыли в тот же день в город, называемый Спороуме, расположенный приблизительно в тридцати милях от Спорунда. Нас в этот день ждали, и на пристани мы увидели, что собралось много народу, вышедшего нам навстречу. Сермодас и мы сошли на берег первыми и встретили местного губернатора, имя которого было Псаркимбас. Он подошел к нам и очень любезно приветствовал нас. Поговорив немного с Сермодасом, он, наконец, подошел ко мне и сказал, что ему было бы очень приятно часок-другой побеседовать со мною. Я ему ответил, что всегда готов повиноваться ему, после чего мы вошли в город Спороуме. Он построен так же, как и Спорунд, но вдвое меньше последнего. Расположен он в очень плодородной красивой местности, и принимали нас в нем так же, как и в Спорунде. Мы пробыли там весь следующий день и ничего замечательного не видели, если не считать примерного наказания, которое было применено к четырнадцати уголовным преступникам. Это происходило приблизительно так: их вывели из тюрьмы привязанными друг к другу веревками и разделенными на три группы. В первой группе было шесть человек, приговоренных, как мы узнали, к десяти годам заключения – один за убийство, другие за супружескую измену. Во втором ряду было пять молодых женщин, из которых две должны были, согласно закону, отбывать наказание семь лет, а после этого они должны были оставаться под стражей столько времени, сколько захотят их мужья, так как они были уличены в неверности.

Другие три были девушки, приговоренные к трем годам наказания за то, что принадлежали мужчинам до оспаренибона, т. е. до свадьбы,

которая справляется после достижения восемнадцати лет. Три молодых человека, совратившие их, находились в третьей группе и были приговорены к тому же наказанию, а затем должны были на них жениться. Их вели из тюрьмы до входа в суд, где должна была начаться экзекуция и где собралось множество народа.

Я помню, что одна из тех, которые оказались неверны, была очень красивая и прекрасно сложенная женщина: у нее было совершенное по красоте лицо, черные глаза, каштановые волосы, румяный рот и очень яркий и вместе с тем нежный цвет лица. Ее белая грудь, которая была обнажена, была самой прекрасной формы, которую я когда-либо видел. Это в первый раз ее выставили напоказ всем, так что ее стыд ‹и смущение были велики. Слезы градом текли у нее по щекам, но отнюдь не портили ее красоты, а, наоборот, подчеркивали ее блеск, и ею любовались еще больше. Восхищение порождало любовь, а сострадание, присоединяясь к этим двум чувствам, так тронуло сердца всех присутствующих, что не было ни одного здравого человека, который не переживал, бы ее горя. Но сострадание их переходило как бы в великодушное отчаяние, когда они думали о том, что через несколько минут всех этих прелестей коснется жестокая рука отвратительного палача. Все же это был утвержденный законом акт правосудия за преступление, которое среди этого народа считается одним из самых тяжких, так что было невозможно спасти это прекрасное существо от строгости распоряжений верховной власти. Уже палач занес над ней руку, чтобы ударить ее, как вдруг какой-то человек, пробившись сквозь толпу, громко закричал: «Остановись, остановись!». Все зрители и даже должностные лица повернулись туда, откуда раздался голос, исполнение приговора было задержано до выяснения того, что хотел сказать этот человек. Он подошел к ним, весь запыхавшись, с трудом пробравшись сквозь толпу, и, обращаясь к главному начальнику, сказал, указывая на прекрасную преступницу, что он муж этой женщины и, следовательно, очень заинтересован в совершении экзекуции, но что ему хотелось бы прежде поговорить с ней, после чего ему легче будет высказать ей свои чувства. Получив разрешение, он обратился к женщине, примерно, с такими словами:

«Ты знаешь, Юлисб, как страстно я любил тебя еще за три года до нашей свадьбы. Ты знаешь также, что с тех пор, как нас соединяют священные узы, моя любовь не только не уменьшилась, а разгорелась с новой силой, что обладание, утоляющее страсть почти всех любовников, лишь увеличило мою. Ты знаешь, наконец, что за четыре года, прожитые с тобой, я доказал тебе, что чувство мое – такое нежное и прочное, какого только может ждать жена от своего мужа. Я был уверен, что ты

питаешь ко мне те же чувства, в чем тысячу раз ты мне клялась, и что страсть твоя равна моей; но, несмотря на то, что ты стала мне неверна, я все же думаю, что обладал лучшей частью твоего разделенного сердца, что ты была соблазнена тонкою хитростью вероломного Фла- нибаса, который бесчестным путем побудил тебя совершить преступление, которого ты по собственному побуждению никогда не совершила бы. Прошло не более двух часов, как мне стала ясна вся правда: я узнал, что ему никогда не удалось бы заставить тебя удовлетворить его незаконные желания, если бы он самыми подлыми способами не заставил тебя поверить, что я причинил тебе зло и совершил с его женою тот проступок, который твое ни на чем не обоснованное возмущение и несправедливая жажда мести заставили тебя совершить с ним. Если бы я раньше узнал все это, ты не была бы здесь и не испытала бы этого позора; я простил бы тебе оскорбление, нанесенное нашему супружескому ложу, и сумел бы так хорошо скрыть твое преступление, что тебе не пришлось бы подвергаться этому суровому и постыдному наказанию. Но ведь прошлого вернуть невозможно и не в моей власти целиком освободить тебя от предназначенного наказания, которому ты должна быть подвергнута во имя законов родины, которой ты нанесла тяжелое оскорбление, я же, по крайней мере, сделаю для тебя все, что могу. И если текущие из твоих глаз слезы действительно свидетельствуют о твоем раскаянии, и если

верно то, что в твоем сердце сохранился остаток той искренней любви, в которой ты столько раз клялась мне и давала столько ясных доказательств, и, наконец, если ты обещаешь навсегда и безраздельно отдать мне свое сердце, что снова вернет мне счастье, я постараюсь назначенное тебе наказание принять на себя. Говори, Юлисб, чтобы твое молчание не было признаком того, что ты мало меня любишь». Сказав это, он замолчал. Его жена еще больше залилась слезами и некоторое время не могла вымолвить ни слова, но, наконец, повернувшись к нему, ответила: «Молчание мое, чересчур великодушный Брамистас,- доказательство не того, что я мало люблю тебя, а скорее отчаяния. Я оскорбила тебя вопреки священным законам справедливости и чести. Почему, слишком великодушный и достойный более верной жены, муж, заботишься ты о коварной изменнице, давшей волю оскорбительной для тебя мести? Зачем тебе страдать от ран, заслуженных мною? Нет, нет, Брамистас, которого я не смею больше назвать своим супругом, не заботься более о несчастной, заслуживающей лишь твоего гнева, а не сострадания, несчастной, которая, однако, всеми силами души готова перенести самые жестокие муки и даже покончить со своей несчастной жизнью, лишь бы искупить свое преступление. Перестань, перестань же ранить мое сердце доказательствами доброты и несравненного великодушия. Брось это вероломное сердце на произвол горя, поглощающего его, и вечных

угрызений совести, испытываемых им от ужаса его ошибки, не противься больше законному наказанию, суровость и строгость которого я больше чем заслуживаю».

Эти речи вызвали слезы всех присутствующих, но, наконец, муж заставил привязать себя вместо жены и, обнажив половину своего тела, принял удары, предназначавшиеся преступнице. Все остальные также были одновременно наказаны, а затем их заставили три раза обойти вокруг суда. Они были так жестоко избиты, что кровь текла из их ран. После экзекуции их отвели обратно в тюрьму.

Мы узнали, что в подобных случаях заслужившие наказание женщины этой страны пользуются привилегией и могут быть освобождены от экзекуции, если находится мужчина, желающий их заменить, причем до этого случая было несколько таких же примеров любви мужчин.

По окончании экзекуции мы вернулись к себе, где Псаркимбас и я часа два беседовали о делах Европы, так же как я уже разговаривал с Альбикормасом и с другими, обращавшимися ко мне с расспросами.

На следующий день рано утром мы отбыли из Спороуме. Лодки были уже наготове, и Сермодас взял меня и всех тех, с которыми он находился накануне, и посадил нас в самую удобную. Простившись с Псаркимбасом, мы быстро прошли шесть миль от Спороуме до маленького города, состоявшего всего из шести квадратных зданий и носившего название Спо- роунид. Здесь мы нашли другого рода лодки, отличавшиеся от тех, на которых мы сюда прибыли: их должны были тянуть лошади, потому что в этом месте было более сильное и быстрое течение и было невозможно продвигаться вперед на веслах. Поднимаясь вверх по течению, мы все больше приближались к высоким горам, открытым де-Хаэсом вблизи озера, которое он увидел на равнине напротив старого лагеря. Они тянулись с востока на запад и были видны настолько далеко, насколько мог охватить взор, и казались они очень высокими и отвесными. Мы их заметили еще раньше, но с этого места они выделялись более ясно и казались очень близкими.