Утопленник
Шрифт:
Ребята наблюдавшие за погоней Нинки и Ромки издали возгласы одобрения и захлопали в ладоши. Нина встала над его головой, расставила ноги, сделала непонятный жест: хотя все поняли, что Роман повержен и Нинка помочилась на него. И небрежно, с видом превосходства, кинула книгу ему на пузо. Разгорячённый Роман вскочил на ноги, лицо побагровело от ушей до шеи, там, где начинался ворот рубахи, подскочил к Анжеле и оттолкнул в плечи, крикнул:
— Овца!
Вот вниманием одарил-то! Анжела опустила глаза, прошла дальше в класс и села за парту. Нет у неё никакой красоты, и эти коричневые веснушки… как будто обгадили косяком пролетавшие птицы в летние края: им в лето, а тут… всё в морозе пребываешь. И эти рыжие
— Что ты на неё?.. — заступился Александр. Да, этому мальчику она нравится, иногда ласково Жулиной зовёт, или Ангелом, но только на фига он ей сдался. Полный отстой. Любитель сингулярности, трансгуманизма и звёздной астрономии. Шахматист, компьютерщик, всё в игрушки рубится, гоблинов и орков по монитору гоняет, даже на соревнования ездит, одним словом — ботаник, совсем не герой.
Ромка оттолкнул Нинку, пнул книжку, которая через весь класс улетела к другой стене. Раздув губы, напыщенный как «захимиченный» качок после спортзала, он прошёл к своей парте и уселся на стул, опустил голову на локти, злобно начал наблюдать за всеми исподлобья. И всё же иногда он косился глазами на Анжелу. Она видела это и думала, что мальчик продолжает злиться, ещё больше осунулась, опустила плечи и сникла головой, увяла как светолюбивый цветок без красного солнышка. Так ей было обидно: взял, гад, назвал при всём классе овцой. Так сильно захотелось заплакать. Как же так, дома в зеркале она созерцала свою красоту, она увидела, что не хуже других, а даже лучше многих — и что? В нём нет ни одного лучика для неё? Чёрт, ведь она же девочка, чтобы так грубо толкнуть и обозвать.
Урок давно начался, а в голове Анжелы бушевали разногласия: хороша она или нет, хоть немного смазливая или всё же — несчастное квазимодо. Не разъяснив для себя ситуацию — внутренний разводящий не опроверг ни то и ни другое, — накрутив себе мозги и кипя, как Везувий, оставаясь под вопросом — так овца она или всё же цветок, Анжела встала из-за парты, сняла туфли и босиком прошлёпала по классу.
Ах, овца!
Учитель, молодой мужчина, но уже плешивый, вечно с насморком и красным шмыгающим носом, замер с указкой в кулаке, молча проводил её равнодушными глазами, вопрошающими усталым взглядом: «Ну что ещё?»
Анжела подошла к Роману и застыла.
Ромка, раскрыв глаза как луна в полном показе, прохлопал ресницами и нервно потряс головой.
— Тебе чего? — спросил он тихим остерегающимся голоском.
Виртуозным движением классического танца, как научили в школе балета, Анжела проделала фуэте — влупила любимому однокласснику голенью в челюсть. Роман закатил глаза и свалился ей под ноги.
«Гад, я всё равно буду твоей. Даже — овцой».
Анжела обернулась, несмелая застенчивая улыбка отобразилась на её лице. Медленно, поначалу редкими хлопками, набирая обороты, класс зааплодировал. И Анжелика возвысилась в собственных глазах — намертво.
Через неделю, прячась от не вовремя пришедшей с работы мамы, которая должна была прийти вечером в десять часов, Анжела и Роман выпрыгивали из окна первого этажа, где уже год снимали квартиру, совершенно голые, прикрывались одеждами в руках, босиком сбивали ноги об шершавый асфальт под окнами и радостно хохотали. Мать кричала грозным голосом, чтобы остановились, чтобы не позорились и не позорили её. А Роману — мама грозила, перед тем как посадить, отрезать все его тщедушные причиндалы самым большим кухонным ножом в мире. Они хохотали, мчались под высокими кустами сирени, сверкая пятками и задницами, весна плескалась ярким солнцем, и им двоим в этом мире, существующем только для них, было на всё и на всех начхать.
Анжела пришла домой, остерегаясь взбучки матери. Но, кроме редких тараканов, лишь маячила глухая тишина. Ангел села на диван и, улыбаясь, задумалась. Оказалось — этот козлёнок Рома просто выпендривался, а сам сох по ней как прошлогоднее дерьмо на ветру, видя, как она старается перед ним «на шее вздёрнуться». И ходил семь лет петухом её игнорируя. Его значимость в её жизни — таяла на глазах. Он становился ей неинтересен.
Ещё через неделю любовь Анжелы — или просто нравился? — к Роману полностью остыла. Ей были противны его визгливые выкрики, напоминавшие свинячьи в самый неподходящий момент на кровати, его тянущиеся слюни с широко открытых губ доводили до омерзительного содрогания. Теперь он не казался ей таким красивым, лихим парнем — лишь слюнявый визгливый щенок. И она сказала ему это уже на десятый день. И вся его напыщенная уверенность, горделивость и даже чувство превосходства согнулись как цветок под тяжёлым сапогом великана. Анжела видела его «раздавленность»: Роман обиженно часто моргал, не верил и не знал, что ответить. И ей — это нравилось. Анжелика вытолкала его за дверь, взглядом презрения стрельнула в спину, словно обдала помоями. До восемнадцати лет у Анжелы больше никого не было.
Но в третий день совершеннолетия Ангелу словно прорвало: на дне рождения бывшей одноклассницы она познакомилась с мужчиной старше на десять лет, потом с его другом, потом с другом друга и пошло-поехало. Ей нравилось иметь много, разных возрастов преуспевающих любовников, гулять в шикарных ресторанах, принимать дорогие подарки и она — обожала секс. Один как-то спросил её: что тебе не хватает — быть и любить одного мужчину? Ведь тебе предлагали кольцо и сердце — звали замуж.
— Потому что вы разные, — ответила Анжела.
И он понял, что именно — она под словом «разные» подразумевала. Обычная шлюха, у которой не в меру свербит в промежности, и мечта лелеет в своей кровати иметь разнокалиберные члены.
Не помешало Анжеле вести разгульную жизнь и всю беременность. Мать сидела с её дочкой, ухаживала, даже пару раз возила в Египет и Турцию на свои деньги, пока не случилась трагедия.
Однажды мать мучилась головной болью — выпила алкоголь и таблетки от головной боли, заснула в ванной и захлебнулась. И вот только тогда на кладбище, похоронив мать, Анжела осознала, что больше у неё никого нет, больше не к кому обратиться за помощью. И что она не хочет, чтобы дочь выросла с ложным пониманием мира как когда-то она сама. Мать много работала и упустила её воспитание. И Анжела не желала такое дочери.
Но с маленькой дочкой на руках она никому была не нужна. Помыкавшись, бросаясь из крайности в крайность от одного богатого старика к другому, Анжела совсем отчаялась, плюнула на всё и решила жить одна. Стать бизнесвумен. Открыть своё коммерческое предприятие. Она назанимала денег под невероятно крупные проценты и, естественно, прогорела. И тогда за долги, росшие непомерно и выросшие до кабальных величин, мутные люди предложили ей, дабы оставить в живых и себя и дочь, отдать девочку навсегда.
В лютую морозную ночь под осатаневшим небом Анжела спрыгнула с лестницы, спускающейся с крыши пятиэтажного дома, и побрела с пятилетней дочкой куда глаза глядят, преодолевая шквальный ветер и ледяной снег. Их долго сопровождали фары чёрного «гелендвагена», пока, вконец обессилив она свалилась в заснеженный кювет на дороге далеко за городом. Анжела подмяла дочь под себя, стараясь напоследок согреть её своим телом, и простилась с жизнью, засыпая вечным сном под громкий вой пурги. Очнулась она в тёплом салоне машины — перед её взором блестели добром глаза Потапа. И дочка жива.