Утраченные иллюзии

Бальзак Оноре де

– Ну, и так,- вполголоса сказала Луиза Люсьену, в час ночи подымаясь с канапе,- увидимся послезавтра; прошу вас, приходите непременно.

Она легким наклонением головы чрезвычайно любезно простилась с Люсьеном и, подойдя к графу Сиксту, искавшему шляпу, сказала ему что-то.

– Если верно то, что мне сейчас сообщала графиня, рассчитывайте на меня, дорогой Люсьен,- сказал префект, кинувшись вслед за женой, которая, как и в Париже, уезжала, не ожидая его.- С нынешнего вечера ваш зять может быть спокоен.

– Долг, как говорят, платежом красен, граф,- отвечал Люсьен, улыбнувшись.

– Гм!.. А нам-таки натянули нос,- сказал Куэнте, свидетель этого прощания, на ухо Пти-Кло.

Пти-Кло,

пораженный успехом Люсьена, ошеломленный блеском его ума, изяществом манер, глядел на Франсуазу де Ляэ, восхищенная физиономия которой, казалось, говорила ему: "Ах, если бы вы были похожи на вашего друга!"

Луч радости скользнул по лицу Пти-Кло.

– Но ведь обед у префекта состоится только послезавтра; стало быть, у нас еще целый день впереди,- сказал он,- я отвечаю за все!

– Вот видите ли, мой милый,- говорил Люсьен, возвращаясь с Пти-Кло в два часа ночи пешком домой,- пришел, увидел, победил! Еще несколько часов, и Сешар будет счастлив.

"Вот все, что мне и требовалось знать",- подумал Пти-Кло, а вслух сказал:-Я полагал, что ты только поэт, а ты еще и Лозен! А стало быть, вдвойне поэт.- И они обменялись рукопожатием, которому суждено было стать последним.

– Ева, милая моя!
– сказал Люсьен, разбудив сестру.- Добрые вести! Не пройдет и месяца, как Давид освободится от долгов...

– Но как?

– Послушай! Под фалбалами госпожи дю Шатле таится моя прежняя Луиза; она любит меня сильнее, чем прежде; она заставит своего мужа представить доклад в министерство внутренних дел о нашем изобретении! Итак, пострадаем еще какой-нибудь месяц, срок достаточный, чтобы отомстить префекту и сделать его счастливейшим из мужей. (Слушая брата, Ева думала, что все это ей грезится во сне.) Когда я вновь увидел маленькую серую гостиную, где тому два года я трепетал, как ребенок, когда я увидел эту мебель, картины, лица, точно пелена упала с моих глаз! Как меняет Париж наши мнения!

– Неужели в этом счастье?
– сказала Ева, поняв наконец брата.

– Ну, полно! Ты спишь еще; поговорим утром, после завтрака,- сказал Люсьен.

План Серизе был чрезвычайно прост. Хотя, по существу, то была обычная уловка, к которой прибегают провинциальные судебные приставы при поимке должников и за успех которой нельзя было поручиться, все же она обещала удачу, ибо Серизе отлично знал нрав Люсьена и Давида, а равно и их замыслы. В среде молоденьких мастериц Серизе разыгрывал записного дон-жуана, властвовал над девушками, сея между ними раздор, и теперь, выступая в роли агента для особых поручений, фактор братьев Куэнте остановил свое внимание на одной из гладильщиц Базины Клер-же, по имени Анриетта Синьоль, которая красотою могла поспорить с г-жою Сешар. Родители этой девушки, мелкие виноделы, жили на своей ферме, в двух лье от Ангулема, по дороге в Сент. Синьоли, как все деревенские жители, не настолько были богаты, чтобы оставить при себе единственную дочь, и решились определить ее горничной в какой-нибудь господский дом. В провинции от горничной требуется, чтобы она умела стирать и гладить тонкое белье. Добрая слава г-жи Приер, которой впоследствии наследовала Базина, послужила тому, что Синьоли отдали ей в обучение свою дочь и платили за ее стол и квартиру.

Г-жа Приер принадлежала к той породе старых провинциальных хозяек, которые считают себя заместительницами родителей. Она жила с ученицами по-семейному, водила их в церковь и добросовестно надзирала за ними. Анриетта Синьоль, красивая, статная брюнетка, с смелыми глазами, густыми и длинными волосами, отличалась той особенной белизной кожи, присущей дочерям юга, которая сравнима лишь с белизною цветов магнолии. Вполне понятно, что Анриетта первая из всех гризеток привлекла внимание Серизе; но, будучи дочерью честных землепашцев, она

уступила только под влиянием ревности, дурных примеров и обычного обещания соблазнителей: "Я на тебе женюсь!",- что не преминул сказать и Серизе, как только он стал младшим фактором у братьев Куэнте. Узнав, что Синьоли владеют виноградниками стоимостью в десять - двенадцать тысяч франков и что у них имеется довольно приличный домик, парижанин поторопился лишить Анриетту возможности выйти замуж за другого. Таковы были любовные дела красавицы Анриетты и юного Серизе, когда Пти-Кло предложил ему стать владельцем типографии Сешара и посулил нечто вроде товарищества на вере с фондом в двадцать тысяч франков, которое должно было послужить уздою для Серизе. Такая будущность ослепила фактора, вскружила ему голову, девица Синьоль представилась ему помехой в его честолюбивых замыслах, и он стал выказывать пренебрежение к бедной девушке.

Анриетта в отчаянии все больше привязывалась к юному фактору братьев Куэнте, который, казалось, готов был ее бросить. Обнаружив, что Давид скрывается у мадемуазель Клерже, парижанин переменил свое мнение об Анриетте, но не переменил поведения, ибо он решил обратить в свою пользу то отчаяние, которое овладевает девушкой, когда у нее не остается иного выхода, как выйти замуж за своего соблазнителя, и тем прикрыть свое бесчестие. Утром того дня, когда Люсьену предстояло вновь завоевать Луизу, Серизе открыл Анриетте тайну Базины, намекнув ей, что их благополучие и свадьба зависят от возможности точно указать убежище Давида. Серизе навел Анриетту на след, и она без труда догадалась, что типограф может скрываться только в туалетной комнате мадемуазель Клерже; она не подозревала ничего дурного в таком шпионаже, но уже самой причастностью к этому делу Серизе вовлек ее в предательство.

Люсьен еще почивал, когда Серизе, явившийся узнать, каковы были последствия вечера, выслушал в кабинете Пти-Кло отчет о великих событиях, которым предстояло взволновать весь Ангулем.

– А не сохранилось ли у вас какой-нибудь записочки от Люсьена, написанной после его возвращения?
– спросил парижанин, покачивая от удовольствия головой, когда Пти-Кло окончил свой рассказ.

– Вот одна-единственная,- сказал стряпчий, подавая ему коротенькое письмо Люсьена, написанное на почтовой бумаге, которой обычно пользовалась Ева.

– Ладно,- сказал Серизе,- пускай-ка Дублон со своими жандармами минут за десять до заката солнца устроит засаду у ворот Пале да расставит повсюду своих молодцов, и Давиду не уйти от нас.

– А ты уверен в удаче своей затеи?
– сказал Пти-Кло, в упор глядя на Серизе.

– Полагаюсь на случай,- сказал бывший парижский мальчишка,- а случай отъявленный плут и не любит порядочных людей.

– Надобно добиться успеха,- сухо сказал стряпчий.

– Я-то добьюсь!
– сказал Серизе.- А вот вы окунули меня в такую грязь, что не мешало бы дать мне несколько банковых билетов, чтобы обтереться... Но, сударь,- продолжал парижанин, уловив на лице стряпчего выражение, не предвещавшее ему ничего доброго,- ежели вы меня обманете, ежели вы в течение недели не купите мне типографии... Знайте, быть вашей жене молодою вдовой,сказал почти шепотом парижский мальчишка, метнув в него убийственный взгляд.

– Ежели к шести часам вечера мы посадим Давида в тюрьму, будь к девяти часам у господина Ганнерака, и мы устроим твое дело,- отвечал стряпчий решительно.

– Уговор дороже денег: и удружу же я вам, хозяин!
– сказал Серизе.

Серизе уже овладел искусством вытравлять чернила с бумаги (ныне такие таланты размножились и стали представлять собою угрозу для казны). Он вытравил четыре строчки, написанные Люсьеном, и заменил их другими, подделав его почерк с совершенством, сулившим в будущем мало утешительного.