Утреннее шоссе
Шрифт:
– Что я – слон? – возразил Ефрем. – Такое скажешь. Лучше всмятку парочку. У меня брюхо не в порядке.
– Ну! А я думал – ты железо жрешь.
Так они перекидывались сквозь дверь, пока Клямин не вышел из ванной.
– Брюхо, понимаешь, барахлит. Язву нажил. А был и точно как слон.
– Ты и сейчас вроде не цыпленок.
– Ну-у-у… Против прошлого – тьфу! – вздохнул Ефрем, приглаживая венчик коротких волос. – У меня тоже такой халат есть, только в полоску… А что ты босой-то?
– Шлепанцы в машине оставил. А старые не держу, выбрасываю. Сейчас
– Давай, – согласился Ефрем. – Время еще есть. Нас к восьми ждут. На Южном шоссе, у пляжа.
Откинув створку шкафа, Клямин стал выбирать белье.
– Журнальчики у тебя есть – полистать? – спросил Ефрем.
– А ты грамотный?
– А то, – обиделся Ефрем. – Шесть классов одолел… Только мне журнальчики. Чтобы не читать, а смотреть.
– Таких не держим.
Ефрем недоверчиво хмыкнул:
– Конечно, тебе и так от баб покоя нет.
– А ты страдаешь?
– Почему страдаю? Деньги есть. – Ефрем поплелся за Кляминым на кухню. Оставаться в комнате ему было скучно.
Клямин привычно и уверенно принялся готовить завтрак. Все у него было под рукой…
– Красиво работаешь, – сказал Ефрем. – А я с маманей живу.
– С маманей, значит, – повторил Клямин.
– С ней. Семьдесят три года, а бегает, как девчонка. Хорошо у тебя тут. Слушай, впустишь меня к себе, а? Пока раскручивать срок будешь.
– Живи. Если не опечатают квартиру.
– Устроим как-нибудь. Хозяин провернет, я попрошу… А то маманя мне вот где сидит. Без конца скулит, жалеет, будто другие лучше меня, – вздохнул Ефрем.
– А ты ее прихлопни. Раз! Утюгом или что под рукой. Такую древнюю старушку можно и в форточку выдуть. Дело техники.
Ефрем какое-то мгновение оторопело смотрел на Клямина. Зрачки его маленьких глаз сузились, оледенели. Он встряхнул головой и хмыкнул раз, другой, потом засмеялся, показывая корявые зубы.
– Скажешь тоже… Маманю! Так она ж меня породила! – выкрикнул Ефрем. – Хоть и стерва, скажу честно. Из-за нее и с женой разошелся, хорошо, детей не было.
– И на стороне не было?
– А черт их знает, может, и бегают где. Я почти всю страну сгастролировал. Теперь стар стал, пятьдесят второй двинул. Всякого повидал… Ты ни разу не сидел?
– Нет. Впервые собираюсь.
– Привыкнешь. Я тоже вначале пугался. Привык… Курить есть?
– Возьми. В ящике. – Клямин кивнул, не отрываясь от работы.
– Вообще-то я не курю. Из-за язвы. Но что-то захотелось. – Ефрем выдвинул ящик и присвистнул с восхищением. – В глазах рябит. Не знаю, что выбрать.
Яркие разноцветные пачки устилали ящик, испуская тугой табачный аромат.
– Да бери хоть все, – отозвался Клямин.
Масло с шипением растекалось по днищу сковородки. Он добавил лука и поперчил. На соседней конфорке варились яйца – заказ Плешивого. Надо было поглядывать на часы, чтобы яйца не затвердели, а были в самый раз… В то же время Клямин исподтишка жадно рассматривал Ефрема. Тот держал сигарету в сильных коротких пальцах, поросших рыжим пушком, и, с наслаждением затягиваясь ею, прикрыл маленькие
– Кто это к тебе вчера приходил? Гнида какая-то, – проговорил Ефрем. – Виталий беспокоился, что за человек. Вроде ты его впервые видел.
– Знакомые прислали денег одолжить.
– Одолжил?
– Одолжил, – признался Клямин.
– А мне так хрен кто одалживает, – хмыкнул Ефрем. – Если силой возьму, тогда одалживают.
Клямин усмехнулся, расставляя на столе тарелки.
– Пить будешь? Коньяк есть, водка, джин, – предложил Клямин.
Ефрем согласился на водку. Да и язва его к водке привычнее. Вот весной он не стал бы пить – боли бы начались. А осенью ничего, можно.
Клямин налил ему стакан водки. Сам пить отказался: ему сидеть за рулем, да и для разговора с Серафимом нужна трезвая голова.
– Слушай, откуда такие башковитые люди берутся, а? – проговорил Ефрем. – Года на два он меня старше. А кто я и кто он!
– Не в возрасте дело, – возразил Клямин. – Я младше тебя. А умнее раз в двадцать.
– Ох, скажешь! Раз в двадцать, – надулся Ефрем. – У тебя сколько классов?
– Ладно. Пей, ешь. Гость мой ненаглядный!
Ефрем поднес водку к своему толстому перебитому носу, понюхал, запрокинул голову, раскрыл рот колодцем и, придерживая стакан на расстоянии, стал медленно наклонять его. Гладкая струя подобно стеклянной палочке соединяла Ефрема со стаканом. Клямин не скрывал изумления. Он впервые видел, чтобы так пили водку.
– Ну и заправка! Где ты так насобачился, Плешивый?
Тот вернул на стол пустой стакан. Ни единый мускул не дрогнул на его лице. Снисходительным взглядом окинул он Клямина.
– Да, – признался Клямин. – Пожалуй, я не умнее тебя, беру слова обратно.
– То-то же! – самодовольно воскликнул Ефрем и тронул пальцем свой кадык: – Эта штука у меня двигалась?
– Нет вроде. Я не обратил внимания.
– Не обратил внимания, потому что не двигалась. Лил, как в раковину, на одном дыхании. Знаешь, сколько я тренировался? – Ефрем взял яйцо и разбил ногтем скорлупу. – Ты тоже молодец, сварил как надо, – милостиво обронил он, желая отметить что-то хорошее и в Клямине. – Хозяин очень любит этот фокус. – Ефрем кивнул на стакан. – Иногда специально вызывает меня к гостям – демонстрировать. А то и раза два за вечер вызывает, если гости требуют.
– И ты едешь? – Клямин уписывал яичницу.
– А то! Там такая жратва – про язву забываю.
– За что ты так предан Серафиму? На такие подвиги идешь ради него.
Ефрем повернул свою чугунную голову и посмотрел на Клямина. И вновь его зрачки оледенели.
– На какие такие подвиги? – проговорил он, придерживая ложечку у рта.
Приподняв пустой стакан, Клямин со значением тренькнул им по бутылке.
– А-а-а, – ухмыльнулся Ефрем. – Хитер ты, Антон, хитер. На слове не поймать.