Утренний приём пищи по форме номер «ноль»
Шрифт:
– ТАК, все, къоме этого, встали и ушли! Анукаев вас пъоводит. БАИНЬКИ УЛОЖИТ ВОСЕМНАДЦАТИЛЕТНИХ ДЕБИЛОВ БЛЯДЬ!!! Вопъосы есть?
– Никак нет! – ответили мы и ушли вслед за Анукаевым.
Анукаев распределил нас по койкам и велел отбиваться. Мы не поняли. Он пояснил: отбиваться – значит ложиться баиньки. Мы сняли формы, уложили их на прикроватные табуреты и легли под одеяла.
Перед входом в казарму горела большая лампа дежурного освещения. Свет её доставал до спального расположения и освещал наши сны. По центральному проходу взад-вперёд ходил солдат со шваброй. Он мыл пол, мыл его без конца, чвякая
Глава 2
– РОТА, ПОДЪЁМ!!!
Мы встали с коек, зевая и потягиваясь. Хотелось ещё поспать. Одеваться было неохота. Но деваться было некуда.
К нам приставили солдат, которые подгоняли нас, орали и наперебой приговаривали:
– БЫСТРЕЕ, МОЛОДЫЕ ЛЮДИ!
– ЖОПОЙ ШЕВЕЛИ, ТОВАРИЩ СОЛДАТ!
– ВЫ ЧЁ, СУКА, ОМУЛИ?? ОЧАРОВАЛИСЬ?! ДАВАЙ, ДАВАЙ, ДАВАЙ, В ТЕМПЕ!!
Одного солдата мы уже знали: рядовой Анукаев. Вид у него был безучастный, но орал он громче всех. Остальных мы видели впервые. Все они были одеты иначе, чем мы: на нас была форма сплошного тёмно-зелёного цвета, а они носили камуфляж. Мы не знали, кто они, и решили, что это контрактники. Такие же, как прапорщик Грешин, только рядовые.
– РОТА, СТАНОВИСЬ НА ЦЕНТРАЛЬНОМ ПРОХОДЕ, ФОРМА ОДЕЖДЫ НОМЕР ЧЕТЫРЕ!
Мы не знали, что делать: строиться или продолжать заправлять кровати. И что такое «форма одежды номер четыре» мы тоже не знали.
– Поживее, поживее, господа, встали в стъой! – сказал прапорщик Грешин. Мы побросали одеяла на койки и выстроились в шеренгу.
Голецкий тоже был в строю. Никто не помнил, как вчера ночью он вернулся из комнаты досуга с ударением на первый слог. И уж тем более никто не знал, чем закончилась его беседа с Грешиным. Но теперь он стоял вместе с нами, и лицо его больше не было похоже на дряблый и горький мармелад. Нос его больше не болтался, как вялая писька, щёки уже не были мягкими и жирными, а глаза не плакали. Теперь лицо его выглядело так, словно оно высечено в ледяной глыбе. Он был готов нести службу, он был готов взять себя в руки и затянуть фигуральный пояс как следует, предварительно начистив фигуральную бляху. Он был готов.
Прапорщик Грешин был рад свалившейся на его голову учебной роте в той же степени, в какой мы были рады свалиться на голову прапорщика Грешина. Он об этом не просил. Мы об этом не просили. Но вот мы здесь, а он – перед нами.
– Сбежать отсюда не получится, – говорил он, – А если надумаете сбежать – бегите без оглядки, потому что если вас найдут и веънут ко мне – вам пиздец.
За пределами казармы при свете дня мы ещё не были, а вчера ночью, после автобуса, мы не успели толком ничего разглядеть. Судя по виду из окон, часть окружал сплошной хвойный лес, и одному Богу было известно, в какую сторону через этот лес нужно бежать, чтобы выйти к ближайшему городу.
– Одному мне известно, в какую стоъону чеъез этот лес нужно бежать, чтобы выйти к ближайшему гоъоду, – читал наши мысли Грешин, – Вам не известно ни-ху-я. Поэтому кто надумает сбежать, тот либо умъёт в лесу от голодной смеъти, либо будет пойман мной. А уж я-то вам устъою полную жопу огуъцов.
– Никак нет!
– Так, значит, щас завтъак. Потом все остальные меъопъиятия. Дневальный, команду!
– РОТА, СТАНОВИСЬ НА ЦЕНТРАЛЬНОМ ПРОХОДЕ ДЛЯ СЛЕДОВАНИЯ НА УТРЕННИЙ ПРИЁМ ПИЩИ, ФОРМА ОДЕЖДЫ НОМЕР ПЯТЬ!
Мы опять не поняли. Что ещё за «номер пять»?
– Вы чё, оглохли? ФОЪМА ОДЕЖДЫ НОМЕЪ ПЯТЬ!!!
Про «номер пять» за всех осмелился спросить Отцепин.
– Товарищ прапорщик, разрешите уточнить? Как понять «номер пять»?
У прапорщика Грешина выпучились глаза. Казалось, они вот-вот вывалятся, упадут на пол и шмякнутся о плитку с дурацким звуком «птфсчкхх».
– ФОЪМА НОМЕЪ ПЯТЬ – ЭТО ПУХОВИЧОК, ПЕЪЧАТОЧКИ И ШАЪФИК, ТОВАЪИЩ СОЛДАТ!!! НАДЕВАЙТЕ КУЪТОЧКУ И УПАДИТЕ В СТЪОЙ!!!
Теперь всё стало ясно: существует градация форм одежды. То есть то, как солдат одет, можно описать одним номером. Номер пять означает максимум элементов одежды на солдате: бушлат, шапка, перчатки и всё прочее. Номер четыре – это то, как солдат должен быть одет, находясь внутри помещения: китель, брюки, шапка и всё, что предусмотрено к ношению под ними. Номера три, два и один пока были для нас загадкой, на разгадку которой мы имели в запасе целых триста шестьдесят пять дней.
– Ъавняйсь. Смиъно. Нале-во! Спъава, в колонну по одному на выход шагом маъш!
На улице, у крыльца казармы, мы построились так, как строились на сборном пункте и на перроне вокзала, когда нас сопровождал Капитан. Анукаев нас чуть поправил, но в целом мы, вроде бы, всё сделали верно.
Вышел Грешин и дал команду:
– Становись. Ъавняйсь. Смиъно. По напъавлению столовой, с места шагом!.. Маъш!
До столовой было около ста метров через плац. Шли мы недолго. Всю дорогу прапорщик критиковал наш строевой шаг.
– Н-нда-а. Это пиздец, товаъищи! Чуешь, Анукаев, какая ъабота вам пъедстоит?
– Так точно, товарищ прапорщик. Чую.
– Чеъез месяц это говно должно ходить как на паъаде, понял?
– Так точно, товарищ прапорщик. Понял.
Мы пришли.
– На месте!.. Стой!
Мы встали. Прапорщик зашёл в столовую, узнать, можно ли нас заводить внутрь. Минут пять его не было, и мы стояли снаружи вместе с Анукаевым. Он не разговаривал с нами. Мы не разговаривали с ним.
Вышел прапорщик.
– Слева маъш, – скомандовал он.
Те из нас, кто стоял слева, поначалу замешкались. Потом поняли, что надо заходить, и пошли. Команды о том, что делать внутри, нам не давали, поэтому мы разбрелись по предбаннику столовой как молекулы инертного газа. Прапорщик зашёл, увидел это и рассвирепел.
– ЧТО ЗА БЛЯДСТВО, ТОВАЪИЩИ СОЛДАТЫ?!! ВЫ НА ДИСКОТЕКУ ПЪИШЛИ??! ЗАШЁЛ ВНУТЪЬ – УПАЛ В СТЪОЙ!!! БУШЛАТ ПЪЕДВАЪИТЕЛЬНО СНЯЛ И ПОВЕШАЛ НА ВЕШАЛКУ!!! ЭТО Ж КАКИМ ГЕНИЕМ МЫСЛИ НАДО БЫТЬ, ЧТОБЫ ДОДУМАТЬСЯ ДО ТАКОЙ ПЪОСТОЙ ХУЙНИ!!!
Мы мигом сделали всё как он сказал: повесили бушлаты и построились по линии, которую нам наметил рядовой Анукаев. Строй наш стоял напротив настенного телевизора. По телевизору крутили видео с каких-то военных учений. Видео были в высоком качестве, поверх них была наложена крутая музыка. По задумке они должны были разбудить пока ещё спавшую в нас гордость за то, что нам выпала честь служить в доблестных железнодорожных войсках.