Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга
Шрифт:
Слышен колокольчик. В передней Любовь Дмитриевна встречает Евгения Павловича Иванова, остролицего, с бородкой, и уводит к себе.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а ( обрадованно и смущенно). Саши нет дома. Но это и кстати. Идемте, идемте. Мне необходимо переговорить с вами, Женя. Я не знаю, что делать, как быть?
И в а н о в. Да, да. Как вы умеете слушать, так я люблю вас слушать. Ведь недаром Блок считает вас мудрой.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Он так говорит, скорее всего, шутя.
И в а н о в. Пушкин тоже считал свою жену умной, хотя не все с этим согласны. Мудрость не только от ума и знаний, но и от природы бывает, в ней первоисточник всякой мудрости. Однако я слушаю вас.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Вы знаете, наше примирение с Борей в прошлом году, боюсь, лишь подлило масла в огонь.
И в а н о в. Признаюсь, Любовь Дмитриевна, я этого именно боялся. Блок, неизменный сам по себе и даже весьма непримиримый, до злобы, как он выражается, хотя его злоба - это всего лишь боль, и он никому не может причинить зла, кроток, как агнец.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Этого в себе он не любит. Он всего лишь молчалив и сдержан, а не кроток. Но не о нем ведь речь. Тем более что он совершенно отстранился и от меня, и от Белого, мол, пропадайте, как знаете. Он заранее посмеялся над нами в "Балаганчике". В треугольнике: Пьеро - Арлекин - Коломбина. Саша заметил, к чему идет дело, все изобразил в своей пьесе. И, конечно, Боря прав: здесь и издевательство, и кощунство, если не принимать за шутку.
И в а н о в. Там, помнится, Коломбина - невеста простодушного Пьеро, и ее увел от него весьма нахальный Арлекин?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Да. Коломбина говорит Пьеро: "Я не оставлю тебя". Это, вы знаете, буквально мои слова. Но Арлекин, звеня бубенцами, тут как тут и уводит ее с собой.
И в а н о в. Уводит?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Женя! Вы близки нам - и Саше, и мне, вы не можете не догадываться о том, какие взаимоотношения у нас, как мужа и жены, сложились. Мы привязаны друг другу, мы любим, как прежде, но это как бы вне обычных отношений мужа и жены. Сколько это стоило мне слез, пока я не поняла, что та высота вдохновенного песнопенья, о чем можно судить по стихам о Прекрасной Даме, столь высокие и таинственные волнения любви, источником которой служила я, не могли продолжаться год за годом, бесконечно долго, с женитьбой, через какое-то время, и произошел спад. Ведь ничего обыкновенного в его любви ко мне не было и нет. Это все высокое и вечное, собственно источник его творчества. А я-то как?
И в а н о в. Но Белый разве похож на Арлекина? Он тоже поэт. Он мистик. Тоже скорее Пьеро. Он-то и есть Пьеро.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Что же делать, если одни поэты вокруг меня? Брошена на произвол всякого, кто стал бы за мной упорно ухаживать, я обречена. И, знаете, буду рада погибнуть.
И в а н о в. Непременно погибнуть?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Вот что случилось. Мы возвращались с дневного струнного концерта по Вагнеру. Поскольку Александра Андреевна и Боря не очень ладят между собою, как и я с нею, Блок с его чуткостью сел в сани с матерью, а меня усадил с Борей; и тут (помню даже где - на набережной, за домиком Петра Великого) на какую-то фразу я повернулась к Боре лицом - и остолбенела. Наши близко встретившиеся
И в а н о в. Да там, может, Белого и не было?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Был. Я ему отвечала: "Да, люблю. Да, уедем". ( Ломая руки). Я Борю люблю и Сашу люблю, что мне делать, что мне делать? Если уйти с Бугаевым, что станет Саша делать?
И в а н о в. Надо бы спросить.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Боре я нужнее. Он без меня погибнуть может.
И в а н о в. Арлекин? Едва ли. Пьеро - может.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. С Борей мы одно и то же думаем: наши души это две половинки, которые могут быть сложены. А с Сашей вот уже сколько времени идти вместе не могу. Мы с ним не одно любим. В сущности, он мне непонятен.
И в а н о в. Да, полно, он прост, прямодушен, как дитя.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Я не могу понять стихи, не могу многое понять, о чем он говорит, мне это чуждо.
И в а н о в. А Белый? Не кажется мне он более понятным, чем Блок.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Я любила Сашу всегда с некоторым страхом. В нем детскость была родна, и в этом мы сблизились, но не было последнего сближения душ, понимания с полслова, половина души не сходилась с его половиной.
И в а н о в. Но, может быть, этого не бывает никогда?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Я не могла дать ему постоянного покоя, мира. Все, что давала ему, давала уют житейский, а он может быть вреден. Может, я убивала в нем его же творчество. Быть может, мы друг другу стали не нужны, а вредны друг другу...
И в а н о в. Не похоже. Разве Блок отвернулся от вас? Ушел?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Но почему он преспокойно готовится к экзаменам, будто это и есть дело его жизни. Разве он не видит, что происходит?
И в а н о в. Я думаю, он верит в вас. Ведь Белый повторяет лишь то, через что вы прошли с Блоком. Что же здесь принципиально нового для вас?
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Не знаю. Один - не муж, другой - искушение.
И в а н о в. По-моему, Блок - Пьеро, и Белый - Пьеро, а Арлекин - еще явится.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Боже мой!
Колокольчик из передней. Слышно, как впускают Андрея Белого, который проходит в гостиную.
И в а н о в. Любовь Дмитриевна, позвольте откланяться. Боюсь, я не вынесу Белого после всего, что услышал.
Л ю б о в ь Д м и т р и е в н а. Милый Женя, благодарю вас. Не с кем мне отвести душу, кроме вас.
Проводив гостя, Любовь Дмитриевна тихонько скрывается в свою комнату. Входит Блок, вслед за ним Андрей Белый.
Б е л ы й. Здравствуй! Нам надо с тобой говорить.
Б л о к. Да, хорошо. Только давай без танца, если можешь.
Б е л ы й (рассмеявшись). Ты же знаешь, я могу думать и говорить, то есть произносить слова про себя или вслух, только в определенном ритме жеста и телодвижения.