Утро моей жизни
Шрифт:
— Всё до последнего кусочка оно предназначалось вам. Сама я даже пробовать его не хотела.
Ох, лучше бы она нас отлупила! До сих пор, как вспомню этот случай, от стыда жарко становится.
В конце февраля ветер принёс первые запахи весны — влажной земли и свежей травки. Зелень пробивалась по берегам арыков, на южных склонах барханов. Мама посоветовала за дровами больше не ходить — мы их достаточно запасли, — а собирать люцерну. Всё-таки еда.
Люцерна у нас растёт на полпути к бахче, которую
Мама перебрала люцерну, выкинула сор, в трёх водах помыла её и мелко искрошила. Потом посолила, поджарила на прокалённом масле, замесила тесто, раскатала, нарезала кусочками. На каждый кусочек положила жареной люцерны и слепила. Получились пирожки в форме полумесяца. Осталось их испечь. Мы с сестрой глотали слюнки в ожидании.
Чтобы пирожки пропеклись как следует, мама то и дело их переворачивала. Наконец сняла с печки первый пирожок, разломила пополам — так быстрее остынет — и положила на крышку казана.
Мы с Нуртэч не дали ему остыть, схватили по половинке и, обжигаясь, съели. До чего же вкусны пироги с молоденькой люцерной! Точь-в-точь как ишлекли — пирожки с мясом. Но зато потом мы всю ночь ковша из рук не выпускали — жажда мучила.
Барханы зазеленели сплошь. Абрикосовые деревья покрылись белыми цветами. Когда проходишь мимо них, слышно, как жужжат пчёлы. Почки на джиде и винограде вот-вот лопнут. А тал уже выпустил листочки.
Повыползали из нор термиты и чёрные муравьи, над люцерной носились бабочки, какие-то невидимые насекомые звонко свиристели по вечерам.
Весна здорово облегчила нам жизнь. Во-первых, всё вокруг сделалось красивым; во-вторых, можно было сбросить опостылевшие халаты и туфли со стоптанными задниками, ходить в одном платье и босиком. В-третьих, люцерна так подросла, что нарвать её стало делом нескольких минут. А потом можешь в своё удовольствие гоняться за бабочками.
Правда, приходилось каждый день молоть зерно, и это была изнуряющая работа, но зато, когда она уже сделана, на душе становится так хорошо!
Теперь мама отваривала люцерну, прежде чем положить её в пироги, иначе долго не пропекутся, В таком виде они нам тоже нравились, только подавай!
Раз, набрав полное ведро люцерны, мы присели у арыка вымыть руки — от травы они стали тёмно-зелёными. Нуртэч старалась вовсю.
— В этом году пойду в школу, — говорила она. — Нужно руки отмыть дочиста, Я слышала, что с грязными в класс не пускают.
— Нас хотели в прошлом году записать, но не записали, сказали: если будет много учеников, придётся лишний класс открывать, а учителей не хватает, — сообщил Овез.
— А вдруг и меня не возьмут?
Эта забота надолго овладела сестрой.
Не только мы собирали зелень, и мама тоже. Она приносила с поля съедобные травы кертык и акпамык. Маленькие резные листочки кертыка приятно-острые
На севе хлопчатника взрослые работали с рассвета до темпа, и маме не всегда удавалось набрать травы. Главными поставщиками оставались Нуртэч и я. За люцерной мы больше не ходили: она сделалась жёсткой. Теперь мы собирали сельме — лебеду. Песчаная лебеда стелется по барханам, листочки у неё сверху серебристые, а снизу красные. Нарвать её не трудно, но вот сколько ни мои, всё равно, когда ешь, песок хрустит на зубах, почему и предпочитали мы чёрную лебеду, которая растёт на глинистых участках.
Поздняя весна наряднее ранней — в её одежде красные, зелёные, голубые, лиловые цвета. От пустыни глаз не отведёшь — маки, тюльпаны, колокольчики. Маки пылают по утрам, а к середине дня исчезают. Только внимательный взгляд отыщет бутоны. Мы их срывали и спрашивали друг у друга: дочь или сын? Если в бутоне красно — дочь, если лепестки еще белёсые — сын.
Чёрной лебеды было много у развалин мечети, и мы теперь туда часто наведывались. Там ещё ж грибы попадались. Увидишь бугорок — копай: это гриб растёт. Но можно и ошибиться. Расковыряешь землю, а там тебя ждёт не дождётся жёлтый скорпион с воинственно задранным хвостом.
Грибы выходят целыми семьями. Попадётся один — ищи поблизости его родню. У нас старое правило: кто первый найдёт грибное место, тот может очертить его кругом, и никто уже не должен переступать эту черту.
Чаще других везло Овезу, но он ведь такой непоследовательный: сначала начертит круг, а потом что соберёт — разделит на всех.
Как-то раз на большущий выводок наткнулся Агамурад. Он сразу заорал:
— Чур, моё!
Мы тоже стали искать, но, видно, в этом месте больше не было грибов. Тогда Овез вошёл в круг и говорит нам:
— Айда все!
— Эй, убери руки! — крикнул ему Агамурад.
— А что, грибы твой дедушка здесь посеял?
— Не дедушка, но я же очертил!
— Подумаешь, очертил! Ребята, налетай!
Агамурад рванул Овеза за рубашку. Овез толкнул Агамурада, тот упал.
— Ещё хочешь, мой хан? — спросил Овез.
Агамурад снова на него кинулся, но мы не дали им подраться — растащили. Тогда обиженный схватил своё ведро и, бормоча под нос сердитые слова, ушёл домой.
— Зря ты с ним связался, — сказала Нуртэч Овезу. — Вот посмотришь, наябедничает матери, и она прибежит к вам с бранью.
Вечером мать Агамурада действительно явилась скандалить к Овезу в дом.
— Попробуй тронь моего сына хоть пальцем! — кричала она. — А ты (это матери Овеза) смотри за своим щенком, не то пожалеешь!
Мать Овеза ничего ей не ответила, и она, покричав ещё немного, ушла.
На другой день Овез позвал нас за абрикосами к дальнему арыку, который между нашим колхозом и колхозом «Горельде». Идти туда долго. И абрикосы были совсем ещё маленькими, даже косточки не окрепли.