Утро под Катовице
Шрифт:
– Днём идти в костёл опасно, ночью он не работает, но мы можем около десяти вечера заехать к ксендзу домой, и если он хороший человек, то не откажет, а от плохого и толку не будет.
Не оборачиваясь ко мне она кивнула и попросила:
– Отойди, пожалуйста!
Пожав плечами, я вернулся к костру и начал есть, иногда бросая взгляды в сторону девушки. Моя спутница, сидя на корме, так же приступила к ужину и это слегка подняло мне настроение. Да и вкусный и сытный ужин благотворно подействовал на моё эмоциональное состояние. Напиток из свежих ягод шиповника получился великолепным! Колбаска с огурчиками также хорошо зашла. Все было бы вообще великолепно, но тяжесть от холодного отношения Болеславы так или иначе давила на сердце. Казалось бы, можно понять её эмоции, но всё-равно тошно. Ладно, хватит рефлексировать! Дорога ждёт, ведь тьма уже накрыла многострадальную Польшу.
Сказав Болеславе, что скоро уезжаем, я прошёл к шалашу, где забрал обе шинели, потом, внимательно осматриваясь, прогулялся по месту стоянки, чтобы ничего нужного не оставить, после чего положил вещи в танк и сел на ставшее уже привычным место за рычагами. Затем запустив двигатель, я оставил его прогреваться на холостых оборотах, а сам, включив освещение, углубился в изучение карты, выбирая
– Зачем припёрся?
Слегка ошеломленный такой невежливой встречей, я всё же сообщил о цели посещения:
– Мне бы с падре увидеться.
– А, так этот бездельник в храме! Стучите и Вам отворят! — после этих слов она уже собиралась вернуться в дом, но я спросил:
– Немцы есть рядом?
Старуха молча смерила меня с головы до ног презрительным взглядом и иронично произнесла:
– Неужто воевать собрался? — потом злобно закончила, — Нету их тут, ближе Дольно немцев нет! — и захлопнула дверь.
Хм, если это правда, то все просто здорово! До Дольно пять километров по прямой, а значит можно слегка расслабиться, но только слегка. Вернувшись к девушке, я сообщил, что ксендз должен ещё быть в костёле, после чего мы, сохраняя бдительность, направились к храму. Там я сначала обошёл вокруг средневекового строения, потом подёргал дверь главного входа, а, убедившись, что она заперта, постучал и отошёл от двери назад и в сторону. Ждать пришлось около пяти минут. Когда я уже решил, что надо повторить стук погромче, то послышался скрип засова и из дверей появился ксендз в черной сутане и свечой в руке. Увидев меня, он тревожно огляделся по сторонам, бросил взгляд на мою спутницу, и, быстро взяв себя в руки, участливо-добродушно спросил:
– Какая нужда привела вас в храм божий?
– Пани нужно исповедаться и причаститься, — ответил я, кивнув в сторону Болеславы.
Вместо ответа ксендз, не задавая более никаких вопросов, сделал приглашающий жест рукой и исчез в здании, девушка молчаливой тенью вошла за ним, а я прикрыл дверь и остался снаружи, скрывшись в тени забора. Через час томительного ожидания дверь вновь открылась и увидев вышедшую Болеславу, я подошёл к ней и заглянул в глаза, сразу заметив улучшение её состояния, девушка ответила спокойным, каким-то одухотворённым взглядом. В это время из храма появился священник и спросил:
– А может и пан хочет исповедаться и причаститься?
Я подошёл к нему вплотную и коротко ответил:
– Я ортодокс, — потом протянул ксендзу пять тысяч марок и продолжил, — Возьмите на богоугодные дела.
Он принял деньги и благостным голосом ответил:
– Я всё равно буду за Вас молиться. А девушке надо бы пообщаться с пани Ядвигой, которая живёт в Чарно, это здесь недалеко. У неё божий дар словом и молитвой лечить души страдающих женщин. Я объяснил пани, — он показал взглядом на мою спутницу, — Как найти её дом. Только Ядвиге не давайте марки, лучше продуктами, кстати, здесь недалеко, — ксендз рукой показал направление, — через пять дворов стоит дом лавочника Войцеха Дробо, у него можно многое купить из продуктов.
– Спасибо падре! — я с искренней благодарностью попрощался со священником, после чего вместе с девушкой направился к указанному ксендзом дому лавочника.
Хоть у нас и оставался запас продуктов дня на два (без учёта крупы и тушёнки), но наведаться к этому Войцеху не помешает — а вдруг у него кофе есть?
Визит к лавочнику оказался весьма успешным и уже через полчаса я нес к танку объёмистый мешок с продовольствием. Болеслава тоже несла относительно небольшую, но весьма ценную сумку, в которой была банка молотого кофе, чай, сахар, соль, перец, и — трудно поверить — три килограмма по моему заказу нарезанной и замаринованной в винном уксусе свинины для шашлыков! Закинув добычу, за которую я отдал, не торгуясь, сто марок, в танк, я вновь уселся за рычаги и широко улыбнулся, предвкушая, как я в скором времени налопаюсь истекающих жиром, тающих во рту шашлыков — а жизнь-то налаживается! Если ещё от визита к пани Ядвиге будет толк, то можно будет сказать, что несмотря на утренние и дневные проблемы, сутки прошли в целом удачно, с позитивным результатом. С этими мыслями, преисполненный оптимизма, я нажал на газ. Дальнейшее движение мною осуществлялось с применением прежнего алгоритма в режиме максимальной осторожности.
Доехав до Чарно за полчаса, я ещё долго искал место для парковки, отвечающее требованиям безопасности, потом полтора километра пришлось идти пешком до нужного дома под звуковое сопровождение в виде собачьего лая. Как бы то ни было, но за час до полуночи мы с девушкой остановились у аккуратного дощатого забора, за которым виднелась крытая соломой мазанка с темными окнами.
– Это здесь, — сказала Болеслава, глядя на дом, — но тебе туда нельзя, во дворе злой пёс, который только на мужчин кидается, а женщин
– Ну тогда я тебя здесь подожду, особо не спеши, но часа в четыре нам уже нужно выехать.
– Я помню, — она взяла из моих рук корзину с продуктами, предназначенными для пани Ядвиги и вошла в незапертую калитку.
Около дома к ней подошёл крупный серый пёс, понюхал корзину, кивнул лохматой головой, угрожающе рыкнул в мою сторону и исчез в будке. Тем временем девушка постучала в дверь, которая через минуту открылась, и Болеслава, обменявшись парой фраз с хозяйкой дома вошла. Я же, сев на землю под забором, приготовился к долгому ожиданию. Время тянулось медленно, а я все думал и думал о Болеславе, задавая себе вопросы, на которые не мог найти ответа. Какие чувства у меня к ней? При попытке найти ответ на этот, казалось бы, простой вопрос, передо мной вставали новые вопросы, требовавшие ответа. Я даже не мог сказать, есть ли у меня к ней сексуальное влечение. Да, организм однозначно реагировал на её близость, но ведь это только физиологическая реакция на молодого мужчины на красивую девушку. А вот на психоэмоциональном уровне хочу ли я её? Не знаю. Я ведь не зря тогда отбивался от её откровенных домогательств. После потери Катаржины я тщательно избегал долговременных отношений, которые стали отождествляться для меня с невыносимой болью от её утраты. Чего нет, того не потеряешь и страдать от потери не придется. А с Болеславой короткой интрижки не получится, именно понимание этого и заставило меня оттолкнуть её тогда. Тут до кучи ещё начавшаяся война, мои довольно туманные перспективы легализации в СССР… Да и вообще вопрос, насколько моя приязнь к Болеславе является симпатией именно к ней, а не воспроизведением моей любви к Катаржине? Вопросы, вопросы, вопросы на которые нет ответов, да и нужны ли они сейчас?
Поняв, что самокопание совершенно не помогает мне определиться в своих чувствах, я забросил это дело, постаравшись переключиться на свои ближайшие планы — прогнал перед мысленным взором карту окружающей местности, обдумал свои действия при возникновении проблемных ситуаций. Но вот, наконец, Болеслава вышла из дома, вследствие чего моё вынужденное безделье закончилось. Посмотрев на часы, я определил, что её не было около часа с четвертью, и у меня остаётся вполне достаточно времени для реализации планов, намеченных на текущую ночь. Когда девушка подошла, я заметил, что её настроение значительно улучшилось, взгляд стал ещё спокойнее, а ее движения кажутся несколько заторможенными по сравнению с тем, что я видел раньше. Ну вот и хорошо, буду надеяться, что эффект деревенской психотерапии будет длительным. Затем мы без приключений добрались до стоянки панцера и я взял направление на брод, до которого вскоре и добрался без всяких приключений. На берегу реки я залез на башню и, встав в полный рост, внимательно огляделся. Убедившись в пустынности обоих берегов, я срезал длинную ветвь прибрежного ивняка и сделал из неё двухметровый шест, очистив от листьев и мелких веток, затем разулся, снял с себя штаны и вошёл в холодную воду, ощупывая палкой дно реки. Пройдя так до противоположного берега и вернувшись, я убедился, что брод вполне проходим для танка, после чего, вновь одевшись и обувшись, сел на свое место и тихонько двинул панцер в реку. Аккуратно и без происшествий форсировав водную преграду, я осмотрел оставленный след, и мне стало понятно, что план необходимо менять. Первоначально я предполагал остаться здесь (точнее — в раскинувшемся вдоль восточного берега реки лесном массиве) на два — три дня, а затем, ночью примкнув на шоссе к механизированной немецкой колонне, выдвинуться в направлении Перемышля. Но сейчас, разглядывая глубокие следы, оставленные панцером на обоих берегах речушки, я осознал, что тут оставаться никак нельзя — слишком высок шанс, что могут вычислить и обложить, мне ведь неизвестно, к какой степени важности захватчики отнесли вопрос о моей поимке? Исходя из этих соображений, я направился не в лес, а на север по проселочной дороге, идущей вдоль берега. Справа от меня вставала густая стена широколиственного леса, слева несла свои быстрые воды Вислока, а в трёх километрах впереди должен быть перекресток, возле которого с высокой степенью вероятности будет немецкий пост. Что же, будем прорываться, так как объехать по лесу не получится — на карте обозначены препятствующие этому овраги. Не доезжая до перекрестка порядка пятисот метров, я остановил танк так, чтобы его не было видно от поста, и прошел пешком немного вперёд, чтобы хорошо изучить обстановку впереди с помощью монокуляра. Как выяснилось, здесь действительно была охрана — пехотное отделение споро занимало боевые позиции, вероятно, таким образом реагируя на шум моего панцера. Ну, они мне не соперники! Можно просто проскочить вражеские позиции на скорости, но в любом случае, обо мне врагу станет известно, а их ликвидация не займет много времени, хотя и будет сопровождена шумом, указывающим на мое местонахождение. Задумчиво почесав затылок, я решил немного повоевать и, вернувшись в танк, направил его к немецкому блок-посту, не доезжая которого сотню метров, остановился и, перебравшись на место стрелка радиста, посмотрел в прицел пулемета, изучая расположение целей и распределяя очередность их поражения. Вражеский блок-пост представлял из себя шлагбаум, справа от него расположилось обложенное мешками с песком пулеметное гнездо, из которого в мою сторону напряжённо смотрели три пары глаз, а остальные шесть фрицев заняли позиции в положении для стрельбы лёжа, рассредоточились на обочинах дороги. Ничтоже сумняшеся я дал первую очередь по пулеметному гнезду, а потом, успев удовлетворённо отметить поражение всех трёх целей, перенес огонь на лежащих постовых, потратив на каждого по два-три патрона. Как в тире, даже не вспотел! Закончив бойню и перебравшись за рычаги, я уже собирался дать газу, но увидел в трёх сотнях метров за постом ещё… раз, два… восемь! Точно, восемь фрицев, грамотно приближающихся перебежками к своей смерти, поэтому вновь перебрался за пулемет, и, дождавшись удобного расположения противников, быстро покончил с ними короткими очередями. Надеюсь, поблизости больше нет желающих отправиться в ад? Тогда вперёд! Я дал газу и танк стал медленно набирать скорость, но вскоре опять был вынужден резко затормозить. Прямо передо мной на дорогу выскочил поляк и застыл посреди дороги с расставленными в стороны руками. Что за нахрен? Для прояснения ситуации я скользнул в башню, там пересадил ничего не понимающую Болеславу на место заряжающего и осмотрелся в смотровые щели командирской башенки. Вроде ничего подозрительного. Только непонятный мужик лет пятидесяти в ничем не примечательной сельской одежде на дороге. Подняв люк, я высунул голову наружу и громко, чтобы перекрыть гул работающего на холостых оборотах двигателя спросил: