Утро - Ветер - Дороги
Шрифт:
Я вернусь в Москву и поступлю в театр, хоть рабочим сцены.
И наверное, женюсь на тебе.
Твой Даниил.
Глава одиннадцатая
А ВДРУГ ЭТО ТАЛАНТ?
Когда папа узнал, что я еду завтра в Рождественское, он даже в лице переменился. Сразу оделся и куда-то ушел. Вернулся с пачкой книг. У себя в комнате долго рылся на книжных стеллажах. Был уже вечер, мама где-то задержалась.
Когда я вошла к папе, он показал на объемистую пачку упакованных книг.
– Передашь одной женщине в Рождественском книги?
– спросил он смущенно.
– Пожалуйста, но, может,
– Видишь ли, дочка, я хочу, чтобы ты сама отнесла ей эти книги... как подарок. Ей давно хотелось тебя увидеть.
– Папа... А кто это?
Мы сели рядышком на его кровать. Отец потрепал меня по руке.
– Она колхозница, Александра Прокофьевна Скоморохова. Эта женщина... меня любит. Редкий и щедрый дар от человека. Я тоже ее люблю. Но... ведь у меня семья. Впрочем, вся моя семья - это ты, Владька. Не мог я тебя оставить Зинаиде одну... А она бы тебя не отдала.
– Но я уже большая!
– Теперь большая. Только теперь. И то я тебе еще очень нужен. Разве не так?
У меня сдавило горло.
– Еще как нужен!
– Ну вот... Все так сложно. Я думал... Может, Зина сама от меня уйдет. Она же стыдится меня: простой рабочий. Если я перед кем и виноват, так перед Шурой. Она меня по-настоящему любит. Я тебя очень прошу, дочка, окажи ей всяческое уважение. В деревне о ней много болтают разного, но это все неправда. Просто она на всех не похожа, а этого люди обычно не любят.
– Расскажи о ней, папа.
Он закурил. Вроде бросал курить, но, видимо, опять начал.
– Голос у нее чудесный был... так пела - заслушаешься. Но... работа в поле... то морозы, ветер, то зной... Теперь голос уже не тот.
Была она замужем... Ты видела "Три тополя на Плющихе" с Дорониной? Помнишь?
– Раза четыре смотрела - и в кино, и по телевизору.
– Ну вот, помнишь там личность мужа? Хозяйственный, жадный, прижимистый, а мужик - красивый... Вот примерно такой муж был у Шуры. Только этот работал механизатором. Шура не могла ужиться с ним. Ушла. Поселилась в бывшей своей избенке на околице. Он-то все собирался продать избенку, а Шура не соглашалась: там мать жила и умерла. И бабка. И вот теперь пригодилась... Был у нее ребенок - девочка. Умерла.
Живет Шура одна. Странная она, гордая, взбалмошная. В работе безотказная: куда пошлют, туда и идет. Никогда не ищет где полегче. Мне, говорит, все равно. Ну ее и посылают!
– Папа, она телятница?
– Нет, в полеводческой бригаде работает. Она природу очень любит... Может на всю ночь уйти в лес... одна. И читать любит. Начитанная. Вот я ей все книги и посылаю. Уж очень она им радуется. Особенно если про театр или про артистов. Остановишься у нее?
Отец напряженно смотрел на меня. Даже жилки на висках вспухли.
– Если ей это будет приятно, то, конечно, остановлюсь.
– Спасибо, дочка.
Мы немного помолчали.
– Это ведь племянница Рябинина,-вдруг сказал отец.
– Эта Шура?
– Да.
– Так она двоюродная сестра Геленки?
– Да. Но она никогда у них не бывает. Геленка даже не знает ее. Одинокая она очень - Шура-то. Так ты остановишься у нее?
– Я же обещала.
Отец поцеловал меня в щеку. Бедный папка!:
Скоро
Я быстро приготовила чай, но мама не захотела чаю. Она уже где-то поужинала.
Перед сном я хотела поцеловать ее (мне стало жаль, что отец ее больше не любит), но она так официально взглянула на меня, что я только сообщила, что завтра еду в командировку.
– Надеюсь, ты там не наделаешь никаких глупостей?
– сказала она рассеянно.
Засыпая в тот вечер, я думала о том, какое это огромное счастье настоящая дружная семья, где все горячо любят друг друга, как у дяди.
Если бы случилось такое прекрасное чудо, и Ермак женился бы на мне, я родила бы ему четверых детей -нет, шестерых. Как бы нам было хорошо всем вместе! А папа стал бы дедушкой и уже не думал бы ни о каких деревенских колхозницах... Если бы она действительно оказалась доброй женщиной и принесла бы ему хоть немного душевного тепла и счастья.
Милый, милый мой папка!
Село Рождественское раскинулось на берегу Оки, наполовину в сосновом бору. Бревенчатые дома окружали врассыпную сосны, березы и лиственницы. Было много пней. Клуб и кино находились в древней деревянной церквушке. Сегодня шел фильм "Андрей Рублев".
Мы добрались до Рождественского к вечеру и сидели в правлении, ожидая, пока нас устроят. На стене висел портрет знатного земляка - Рябинина.
Председатель колхоза Иван Амбросимович Щибря, крепкий, коренастый, с обветренным, морщинистым, коричневым лицом, усами в виде щеточки и синими-пресиними глазами, казалось, не очень нам обрадовался, но встретил радушно и гостеприимно. Он живо определил моих спутников на постой и меня хотел куда-то поместить, но я заявила, что хочу остановиться у Скомороховой, если мне покажут, где она живет... Щибря почесал затылок (древний символический жест) и сказал, что, похоже, Шура не примет к себе. Она даже на работу сегодня не выходила: тоска на нее напала,- а в такие дни она любит быть одна.
– А вы что, знаете ее?
– Да нет. Но я хочу остановиться у нее. Книг вот ей привезла...
– От Гусева, что ли?
– От Гусева. Я его дочь.
– Вот оно какое дело. Ну что ж, идите к ней.
Он вышел со мной на крыльцо и позвал первого проходившего мальчишку.
– Василек, проводи вот шефа до избы Скомороховой. Вещи-то помоги ей донести. Здесь книги тяжелые. Если Шура не примет ее, отведешь к тете Паше.
– Ладно уж!
– Парнишка взял у меня чемодан, книги и вразвалку пошел вдоль бревенчатых изб.
– Вы из Москвы? Из самой Москвы?
– поинтересовался Василек.
Я объяснила, кто мы и зачем приехали.
– А, шефы... знаю.
Он сообщил мне, что учится в восьмом классе и мечтает стать агрономом, как Щибря.
– Шурка-то Скоморохова не примет вас,- предупредил он.- Она вообще не любит командировочных. К ней и не ставят, а сегодня и вовсе: у нее тоска...
Меня поразило, что и председатель колхоза, и мальчишка-школьник упоминали о Шуриной тоске как-то просто, по-деловому, как если бы сказали: "У нее грипп". Невозможно было представить, чтоб в Москве сказали о ком-либо: сегодня не вышел на работу, у него тоска.