Утро. Ветер. Дороги
Шрифт:
Она как будто попритихла. На некоторое время. Но надолго ее не хватило…
В день рождения Геленки, когда та играла, Зинка попыталась разбить ей утюгом пальцы. По счастью, Владимир Петрович неожиданно вернулся домой раньше жены: он привез подарок для Геленки.
Судьба Зинки была решена. Ее отдали в интернат, откуда ее исключили через три дня за дикое хулиганство (она перебила все электрические лампочки). Рябинин определил Зинку в детдом.
Ребята из этого детдома ходили в нашу школу.
Из школы Зинку направили в колонию.
После
У Зинки появился дружок с гитарой — Шурка Герасимов, озорник и хулиган. Глаза, правда, у пего почему-то хорошие: прямые, правдивые, смелые, не то что, например, у близнецов Рыжовых. Может, он не ведает, что творит? А творит эта гоп-компания черт те что. Каждый вечер собираются и куда-то бегут табуном с визгом, гоготом, криками. Прохожие в ужасе шарахаются, поспешно переходят в неположенном месте на другую сторону улицы. Всех они задирают, и все им прощают, потому что боятся с ними связываться. Только с нетерпением ждут, когда их наконец заберут. А милиция пока ведет с ними воспитательную работу и просит завод не увольнять их. Конечно, проще всего взять и отправить куда-нибудь, а попробуй человеком сделать…
Днем Зинка на заводе (если не прогуливает в этот день), вечером с гоп-компанией, ночью вообще невесть где, но несколько раз я встречала ее на Электрозаводской улице перед домом, где она жила в детстве…
Зинка стояла на противоположной стороне улицы и как-то странно смотрела на окна в квартире своего отца. Занавески были задернуты небрежно, наполовину, и можно было видеть движущиеся фигуры и даже обстановку.
У меня, что называется, сердце перевернулось. Я бросилась и обняла Зинку. Она не сразу меня узнала… Смотрела, но не видела ничего (кроме той квартиры), глаза будто без зрачков — странные, белесые, слепые глаза. Мне стало страшно.
— Это ты, Владя… — наконец произнесла она. — Ты… к ним… идешь?
Я шла именно к Рябининым, но наотрез отказалась: ей-то хода туда не было!
— Иду домой. Пошли.
Зинка еще раз взглянула на окна. Словно почувствовав этот свинцово-тяжелый взгляд. Гелена Стефановна подошла к окну и плотно задернула шторы. Я вдруг с ужасом поняла: это был взгляд убийцы. Зинка дошла в своей ненависти до предела…
— Ну что ж, пошли, — хрипло отозвалась она. Доказывать ей, что во всем виновата она сама, было бесполезно.
— Я иду к Наташе, — сказала я вдруг неожиданно для самой себя. — Пойдем со мной.
— Нужна я ей… — удивилась Зинка.
— Ну почему, Наташа простая, радушная, она будет рада. Пошли, Зина. А то — к нам…
Она вдруг остановилась посреди тротуара, косматая, в своем неизменном свитере и клетчатой юбке.
— Ты, Владька, иди своим путем, а я пойду своим. И не лезь ко мне. Поняла? Не береди мне душу.
И Зинка убежала. А я действительно пошла домой. Хотя направлялась к Геленке.
Глава пятая
НА ПЕРЕКРЕСТКЕ СТА ДОРОГ
Лета мы почти не видели: сначала выпускные экзамены, потом
Большинство из десятого «Б» осталось на мели.
Наташа не попала в медицинский, куда ее влекло призвание, и теперь в отчаянии. Не прошла по конкурсу. Алик Терехов тоже. Генка засыпался на сочинении. Он всегда недооценивал литературу. Толстушка Вероника по совету матери-завуча сдавала в педагогический, где у них «знакомство». Но так позорно провалилась, что и знакомые не помогли.
Поступили мои двоюродные — оба в физико-технический институт на факультет физической и квантовой электроники. Лада Мельникова — на филологический, отделение английского языка и литературы. Она хочет стать переводчицей и, конечно, станет, так как уже переводила для какого-то журнальчика Агату Кристи и даже гонорар получила. Лада знает четыре языка, а ее мама целых семь.
Еще поступил Миша Дорохов — на заочный, по специальности философия. Он уже работает таксистом. Отец его, московский таксист, погиб при аварии, и на иждивении Миши остались старая бабушка, братик и сестренка. Миша заменил им отца. Вообще Миша очень хороший и добрый человек.
Водить машину он умел с детства — отец научил. Но больше всего на свете Миша любит цветы…
Вот такие-то дела.
Я тоже не прошла по конкурсу, но не расстраиваюсь: мне хотелось до института поработать с папой на его заводе.
А Даниил? Теперь он в Ленинграде. Мечтает об океане. Будет штурманом дальнего плавания.
Помню, перед отъездом Дан зашел ко мне, и мы долго бродили по улицам вдвоем… Людей было мало, потому что дул холодный ветер, кружили первые желтые листья. И была луна на ущербе, стареющая луна, и мне хотелось плакать. Я тоже когда-нибудь постарею без любви и взаимности.
Нам попадались влюбленные парочки. Наверное, и про нас так думали. Дану только три дня осталось пробыть в Москве, и все же он тратил на меня целый драгоценный вечер. Прохожие иногда оглядывались на нас, наверное, думали: какой красивый парень, а гуляет с такой дурнушкой. Мои веснушки даже вечером видно.
Мы прошли мимо парка окружного Дома офицеров, оттуда доносилась танцевальная музыка, потом углубились в какую-то темноватую улицу и сели на первой попавшейся скамейке.
— Дан… ты любишь Геленку? — спросила вдруг я. Дан пожал плечами.
— Геленка ведь девочка еще… Не знаю. Но эта девочка мне очень дорога. Не потому, что талантливая пианистка… Она так поэтична, понимаешь… Вот я встречался с Ладой Мельниковой, воображал, что влюблен. Как девчонка она мне нравилась, но когда я разобрался, так сказать, в ее духовном содержании… Папа — писатель, мама — лингвист… Напихали в нее много всякой эрудиции, но своего-то у нее ничего нет. Щебечет о старинных церквях, о мастерах иконописной живописи, а никакого интереса у нее к ним сроду не было. Просто наслышалась, нахваталась, запомнила. Способный попугай!..