Утром деньги, вечером пуля
Шрифт:
Поэтому сейчас я хотела сделать хоть что-то, прежде чем окончательно признать свое поражение.
– Да делай ты что хочешь! – отмахнулся от меня дядя Вася. – Все равно тебя не переупрямить!
Однако когда я выбралась из машины, он последовал за мной, сказав:
– Ладно, ты посмотри с улицы, а я обойду дом, зайду со двора, узнаю, нет ли там второго входа.
Мы разошлись. Я подошла к подъезду и нажала на домофоне номер Ольгиной квартиры.
Разумеется, никто не отозвался.
– Что, не открывают? – послышался у меня за спиной приятный мужской голос. – Ничего, заходите, я открою…
Я скосила
– Заходите, девушка!
Мне ничего не осталось, как воспользоваться этим предложением – иначе мое поведение выглядело бы более чем странно. Сейчас все люди бдительные – еще заподозрят меня в желании ограбить кого-то из жильцов или, паче чаяния, в терроризме.
Я поблагодарила мужчину, вошла в подъезд и направилась к лифту.
Он вошел следом за мной в кабину. Я нажала кнопку четвертого этажа, вежливо спросила его, какой этаж нужен ему.
– Тот же самый, – он улыбнулся, улыбка у него была приятная.
И очень знакомая.
Я внимательно пригляделась к своему спутнику.
Определенно я с ним уже встречалась…
Кабина остановилась на четвертом этаже, мне пришлось выйти первой. Мужчина слегка замешкался, и я волей-неволей шагнула к Ольгиной квартире.
– Ну, что же вы? Заходите! – проговорил он за моей спиной.
– Куда? – спросила я растерянно и повернулась к нему.
Он по-прежнему улыбался, но теперь я не назвала бы его улыбку приятной. Скорее она была зловещей. И теперь… теперь я его узнала.
Аккуратная бородка, очки – это была маскировка, и на голове у него был парик, иначе бы я узнала его в самую первую секунду.
– Что же вы медлите? – проговорил настройщик Вениамин Борисович, подходя ко мне вплотную. – А, я вижу, вы меня узнали? А я вас узнал в самую первую секунду!
Он мягко взял меня за руку, и я почувствовала легкий укол. В запястье вонзилась тонкая игла шприца, и мне стало одновременно жарко и холодно, а потом в глазах потемнело, и сознание покинуло мою бедную глупую голову.
Очнулась я от боли в руках.
Я открыла глаза – и тут же закрыла их, зажмурилась от резкого, слепящего света.
– Уберите лампу! – проговорила я, едва разлепив пересохшие губы.
Я сидела в глубоком кресле, руки мои были связаны (отсюда и резкая боль в запястьях), а в лицо мне была направлена настольная лампа.
– Уберите лампу, – повторила я, – что за гестаповские методы!
– Может быть, я ее уберу, – отозвался мягкий, интеллигентный голос, – но только сперва вы расскажете мне, кто вы такая и что здесь делаете.
И тут я вспомнила все – мужчину в лифте, в котором я узнала свихнувшегося настройщика… Это его голос звучал сейчас в комнате, это он направлял мне в лицо яркий свет лампы, это он вколол мне в руку какую-то дрянь…
– Кто вы такая и что здесь делаете? – повторил он вопрос.
– Вот интересно! – прошелестела я едва слышно. – Вы меня сами затащили в квартиру, связали, накачали какой-то дрянью, а теперь спрашиваете, что я здесь делаю? Лучше вы скажите, кто вы такой и что вам от меня нужно! Вы – маньяк-убийца?
– Послушайте, девушка, не болтайте ерунды и не пытайтесь меня разозлить! – проговорил он неприязненно. – Я вас узнал. Это вы обсыпали меня пухом и перьями в том доме, куда я приехал по ложному вызову… Кстати, объясните, зачем вам это понадобилось? У вас такое странное чувство юмора?
– Не понимаю, о чем вы! Вы меня с кем-то путаете!
– Ни с кем я вас не путаю! – процедил он, низко нависнув надо мной и сверля меня глазами. – У меня отличная память на лица!
Теперь его голос не казался ни мягким, ни интеллигентным. В нем звучала холодная, расчетливая жестокость. И я поняла, что вряд ли он выпустит меня из этой квартиры живой.
– Итак, я жду ответа! – повторил он ледяным голосом. – Кто вы такая и зачем пришли сюда? И что вам нужно от меня? Ведь вы не из милиции, я это вижу…
Да, в его планы явно не входит оставить меня в живых. И единственное, что я могу сейчас сделать, – потянуть время…
– Кто вы такая и что вам от меня нужно? – повторил он.
– Давайте так, – проговорила я, взяв себя в руки и стараясь, чтобы мой голос не дрожал. – Я расскажу вам то, что вы хотите, но только в обмен на информацию. Вы – мне, я – вам…
– Вы не в том положении, чтобы диктовать мне условия! – процедил он неприязненно. – Вы и так скоро все мне выложите…
– Не думаю! – ответила я, как могла спокойно. – Вряд ли вы станете меня пытать. Вы, конечно, уже много всего натворили, но все же… вам не удастся преодолеть свою природу. Убить человека в запале, в состоянии аффекта – это одно дело, а сознательно, обдуманно мучить его – совсем другое… Вы такого не сможете! Ведь по сути вы не бандит, не преступник, вы – приличный, интеллигентный человек, настройщик, почти музыкант… Кстати, зачем вы все это затеяли?
– Почти музыкант? – проговорил он тихо. – Вот именно – почти! А ведь когда-то я был настоящим музыкантом… Передо мной маячило блестящее будущее! Концерты, гастроли, аплодисменты…
Он замолчал, и на какое-то время в комнате воцарилась гнетущая тишина, тяжелая, как могильная плита.
– Вам этого не понять! – продолжил он, когда я уже и не ждала. – Вам этого ни за что не понять!
– Отчего же, Вениамин Борисович? Почему вы обо мне такого низкого мнения?
– Потому что вы не проводили бесконечные часы за инструментом! – процедил он неприязненно. – Потому что вы не были лишены детства… Все дети гуляли во дворе, катались на коньках, играли в снежки, бегали взапуски – а я сидел за фортепьяно… Сначала – простенькие пьески для одной руки, потом – адажио Бартока, потом – этюд Лемуана, сонатина Клементи… Мальчишки купались, ловили рыбу, а я играл менуэт Боккерини, пьесу «На память Элизе»… «Венечка, ты должен заниматься!» – передразнил он чей-то визгливый, пронзительный голос. – И я занимался, занимался, занимался! И верил, что буду вознагражден за утраченное детство! Я уже видел впереди яркие афиши, заграничные гастроли… и эти мечты уже начали сбываться! Я выиграл один конкурс, другой… Обо мне уже начали говорить как о восходящей звезде…