Утросклон

Гей Сэмюэль

Монк не выносил долго плач трубы Дранга. Он махал рукой, и они молча садились пить ром.

Как-то Монк вспомнил о своих намерениях заняться науками. Оборудовал лабораторию, выписал массу всевозможных веществ и реактивов, но ничего не сумел получить в своих пробирках мало-мальски интересного и полезного. Единственное его достижение - ароматический спирт - по самой дорогой цене стал продаваться в "Тритоне" под названием коктейль "Зюйдвест".

После этого вынашивал Монк идею небывалой подводной башни, откуда можно было бы наблюдать жизнь моря. Но строить

ее не нашлось охотников, и Монк унял свою исследовательскую страсть.

В Ройстоне пошли слухи о странном и загадочном владельце "Тритона". К Монку под различными предлогами приходили в дом непрошеные гости, главным образом из беспокойного племени курортников. И столько среди них нашлось приятных и умных собеседников, так быстро и легко летело в их обществе время, что Монк напрочь забросил все свои прожекты, и теперь почти каждый вечер в его роскошной гостиной собиралась небольшая компания милых людей. Они пили изысканные вина, играли в карты, острили, вели бурные дискуссии на всевозможные темы, немного ругали правительство и всегда выдумывали нечто такое пикантное и любопытное, чего не было вчера и что не повторится завтра.

В один из таких вечеров к Монку заглянули на огонек его частые гости актер Стипол, изобретатель Кружевье и преподавательница музыки из столичной консерватории очаровательная Карина.

На овальном столе, застеленном строгой крахМальной скатертью, кроме вазы с фруктами и нескольких бутылок питья красовались красно-глянцевые панцире лангустов, зернистая икра искрилась в свете люстры.

Радужно переливалась на тонком срезе копченая телятина.

Кружевье, элегантный и стерильный до кончиков ногтей, с удовольствием смаковал новый сорт виски, а Стипол, в черном свитере грубой вязки, увешанный перстнями и цепочками, доказывал, что ни одному человеку на земле не дано понять другого в полной мере.

– Изобразить такое понимание, да, мы, актеры, можем. Но чтобы принять, прочувствовать внутренний мир человека, сделать его доступным для себя увольте, это не под силу даже гению.

Строгая Карина всей мимикой своего кукольного личика давала понять, что не согласна с такой точкой зрения. Острыми зубками она нетерпеливо покусывала губу, но вступать в спор пока не решалась.

Кружевье дышал в фужер, и не понять было, прислушивается он к разговору или постигает таинство опьянения. Он вынул нос из бокала и без всяких церемоний оборвал актера:

– То, что вы упорно доказываете, Стипол, очевидно, как эти сто грамм коньяку. Слушайте, что я вам скажу, доблестный служитель рампы. Чтобы понять человека, надо быть добрым, иметь большое сердце, быть бескорыстным. Вот так, уважаемый Стипол!

– Я согласен с вами, Кружевье. Пьяного человека наиболее часто посещают истины, - грубовато съязвил актер.

Кружевье засмеялся и замотал головой.

– Хорошо, здесь мы не договоримся, давайте о другом. Скажите, Стипол, вам приходилось пить виски из дамской туфли? Или, на худой конец, из портмоне? О-о! Если перечислить все, из чего я пил, наберется приличная мелочная лавка.

Карина вяло улыбнулась, укоризненно посмотрела на подвыпившего изобретателя и, повернувшись

к Моику, громко спросила:

– Отчего люди много пьют?

Круженье презрительно усмехнулся и взялся за новый бокал.

– Во всяком случае, дорогая Карина, не потому, что им это нравится, вставил свое слово Монк.

– Браво!
– воскликнул Стипол.
– Истина за вами. С общего позволения я попытаюсь объяснить нашей очаровательной Карине всю подноготную этого низменного занятия.

Он налил себе коньяк в маленькую пузатую рюмку и разразился импровизированной кустистой речью об истоках пьянства.

– Ищите корень в среде, - поднял палец актер.
– Там, где человеку нет возможности выразить себя, там нет счастья. А значит, появляется вот такая наполненная рюмка. Ваше здоровье!

– По-вашему выходит, что каждый несчастный - пьяница, а каждый пьяница по-своему несчастен?
– усмехнулась Карина.

– Абсолютно так.

– Это что же, если я пью, значит, моя песня спета?
– оторвался от бокала Кружевье.

– Выходит, что так, - беззлобно улыбнулся Стипол.

Монк курил сигару и вполуха слушал эту ленивую пикировку. Он привык к такой занимательной, но пустой болтовне и подчас сам был не прочь поспорить, ввернуть удачное словцо. Сейчас он украдкой разглядывал Карину, и взгляд его остановился на кусочке голубого кружева, выглядывавшего из скромного выреза платья. Юная дева не замечала такого маленького конфуза, и это забавляло Монка.

– Стипол!
– взревел вдруг Кружевье.
– При некоторых оговорках я вас уважаю. Но скажите мне вы, великий актер, как одним жестом, штрихом можно показать доброго человека, а? Покажите, прошу вас. Ну станьте на минутку добрым.

– Если вы надеетесь, что я налью вам еще виски, то ошибаетесь, попробовал отшутиться актер.

Над его остротой никто не засмеялся. Карина восторженно посмотрела на изобретателя и попросила: - Правда, Стипол, если можно, покажите. Это так интересно.

Актер растерялся, отхлебнул шампанское и пожал плечами.

– Как, вот прямо так, здесь?.. Это невозможно. Другое дело в действии, с партнером... нужен контекст...

– Ерунда, уважаемый, - прохрипел Кружевье.
– Знаете, что вам сейчас надо сделать? Немного помолчать. Замолчать, и все.

Наступила неловкая пауза.

– Перестаньте, друзья, - забеспокоился Монк.
– Вы, Кружевье, немного перебрали. Давайте не будем портить вечер. Я сейчас велю подать горячее...

В этот момент вошел слуга и объявил, что пришел господин Крокен.

XX

Через минуту Крокен был в гостиной. Ввиду случившейся заминки его приветствовали чересчур радостно, и он заметил это.

– Вы чем-то возбуждены?
– бодро спросил Крокен, усаживаясь за стол и принимая чистый прибор.
– О чем шла речь за этим уютным домашним столом?

– Мне помнится, будто бы о счастье, - с лукавой усмешкой сказала Карина.

– Браво!
– воскликнул Крокен.
– Вы, я вижу, зашли очень далеко. И как же, есть оно, это самое счастье?

– Сначала выпьем, - щедро улыбнулся Стипол и стал разливать по бокалам вино.