Увечный бог

Эриксон Стивен

Она глядела на панцирников и вспоминала.

Шаги Рутта стали неуверенными. Раздался какой-то невнятный звук, потом голосовые связки звякнули снова. Наконец он сказал: - Баделле. Мухи теперь ходят.

Она посмотрела на ноги, гадая, смогут ли они перенести ее вперед; они смогли, пусть медленно и мучительно. И далеко впереди, там, куда он смотрел закрытыми глазами, она увидела шевелящиеся формы. Выходя на свет, они становились черными. Черными и шевелящимися. Мухи на двух

ногах - один рой, потом еще и еще выходили из кровавого света.

– Мухи ходят, - говорил Рутт.

Но она же их отослала. Последний приказ силы, истощивший ее. Сегодня она сдувала с губ лишь воздух.

Баделле прищурилась.

– Хочу ослепнуть снова.

Она осмотрела вздувшуюся массу на его глазах.
– Ты еще слеп, Рутт.

– Тогда... они в голове. Мухи в голове!

– Нет. Я тоже их вижу. Но это шевеление... они всего лишь идут от солнца. Рутт, это люди.

Он чуть не упал, но расставил ноги и выпрямился с ужасающей грацией.
– Отцы.

– Нет. Да. Нет.

– Мы повернули кругом, Баделле? Мы как-то пришли назад?

– Нет. Видишь запад - каждый день на закате мы шли на солнце.
– Она замолчала. Змея свивалась в кольца за ними, тощее костистое тело сжималось. Словно это дает спасение. Фигуры на фоне солнца приближались.
– Рутт, это... дети.

– Что это на их коже, на лицах?

Она увидела среди них одного отца с ржаво-серой бородой. Глаза его были печальны, как водится у отцов, навеки прогоняющих от себя детей. Но ее привлекали лица детей. Наколки.
– Они пометили себя, Рутт. "Капли, черные слезы. Нет, я уже вижу истину. Не слезы. Слезы высохли и не вернутся. Эти знаки на лицах и руках, шеях и плечах, на груди. Эти знаки..." – Рутт.

– Баделле?

– У них когти.

Он сипло вздохнул и задрожал.

– Попробуй, Рутт. Глаза. Попробуй открыть.

– Не... не могу...

– Давай. Ты должен.

Отец с толпой когтистых детей подошли еще ближе. Все были настороже - она ясно видела. "Они нас не ждали. Не за нами они пришли. Не чтобы нас спасти". Она видела, что они тоже страдают, жажда впилась в лица когтистыми руками скелета. "Когти терзают вас".

Но отец, что встал перед Руттом, потянулся к бурдюку на поясе. Воды там было мало - слишком вялым и легким был пузырь.

Вытащив пробку, он поднес бурдюк Рутту.

А тот выставил вперед Хельд.
– Сначала ей. Прошу, сначала малышке.

Его жест не допускал никаких сомнений, и отец вышел и склонился над морщинистым личиком девочки, которое Рутт успел высвободить из пеленки.

Баделле видела, как отец отпрянул. Сурово взглянул в щелки глаз Рутта.

Она затаила дыхание, ожидая.

Тут он потряс бурдюк, вставил горлышко в рот Хельд. Потекла вода.

Она вздохнула: - Этот отец, Рутт, добрый отец.

Один из когтистых детей, года на два старше Рутта, подошел и

бережно взял Хельд из его рук - он, может, и хотел бы сопротивляться, но сил не осталось. Когда Хельд оказалась в колыбели рук незнакомца, руки самого Рутта остались скрюченными, как будто он все еще ее держал. Баделле видела, что напряженные жилы у его локтей укоротились; если подумать хорошенько, когда она в последний раз видела Рутта без Хельд? Даже не вспомнить.

И сейчас в его руках остался призрак девочки.

Отец заплакал - она видела слезы на темных, изрытых щеках; он вставил горлышко в рот Рутта, силой раздвинув губы. Несколько капель, потом еще.

Рутт глотнул.

Другие когтистые дети скользнули мимо них, к извивам Змеи. Каждый вытаскивал свой бурдюк. Воды было мало, но все же они шли делиться.

Теперь Баделле видела новую Змею, пришедшую с заката - змею из железа и цепей. Она знала, что уже видела ее - во снах. Она смотрела на блестящую рептилию. "Отцы и матери, но всё же дети. А там - вижу ее - их общая мать. Вижу ее. Она идет".

Из-за спины женщины бежали новые люди с водой.

Она встала рядом с бородатым отцом, поглядела на Баделле и заговорила на языке из снов Баделле: - Скрипач, они идут не в ту сторону.

– Да, Адъюнкт.

– Я вижу только детей.

– Да.

Около женщины показался другой солдат.
– Но... Адъюнкт, чьи они?

Та повернулась: - Не имеет значения, Кулак. Отныне они наши.

Рутт спросил Баделле: - Что они говорят?

– Говорят, что нужно идти назад.

Мальчик как бы покатал во рту это слово. "Назад?"

Баделле сказала: - Рутт, ты не ошибся. Ты провел Змею, твой слепой язык выискал чужаков, и теперь они не чужаки. Рутт, ты провел нас от смерти к жизни. Рутт, - она подступила ближе, - теперь можешь отдохнуть.

Бородатый солдат, которого звали Скрипач, хотел поддержать падающего Рутта, но оба они оказались стоящими на коленях.

Адъюнкт сделала полшага к ним.
– Капитан? Он выживет?

Тот чуть помедлил, поднял голову: - Если сердце еще бьется, Адъюнкт, я не слышу его и не чувствую.

Баделле заговорила на их языке: - Он жив, Отец. Просто ушел на время.

Тот, кого Мать назвала кулаком, отошел было назад, но тут подскочил к ней: - Дитя, почему ты говоришь по-малазански? Кто ты?

"Кто я? Не знаю. Никогда не знала". Она поглядела в глаза Матери: - Рутт привел нас к тебе. Потому что ты одна осталась.

– Одна?

– Одна, кто не отвернется от нас. Ты наша мать.

Услышав такое, Адъюнкт, казалось, хотела отступить. Глаза сверкнули, словно ей стало больно. Она отвернулась от Баделле, а та указала на Скрипача: - А он наш отец, и скоро он уйдет и мы больше его не увидим. Так делают отцы.
– Мысль заставила ее загрустить, но Баделле стряхнула эту мысль.
– Так всегда бывает.