Увечный бог

Эриксон Стивен

Адъюнкт вроде бы дрожала, она не желала смотреть на Баделле. Наконец она повернулась к тому, что был рядом: - Кулак, открыть запасные фляги.

– Адъюнкт! Поглядите на них! Половина помрет до рассвета!

– Кулак Блистиг, вы слышали приказ.

– Мы не можем отдать воду этим... этим...

– Выполнять, - устало сказала Адъюнкт.
– Или я прикажу вас казнить. Здесь. Немедленно.

– И вызовете открытый мятеж! Обещаю!

Скрипач встал и подошел к кулаку так близко, что тому пришлось сделать шаг назад. Он молчал,

только зубы белели среди спутанных ржавых прядей бороды.

Глухо выругавшись, Блистиг развернулся кругом.
– Сами напросились. Хорошо.

Адъюнкт сказала: - Капитаны Ииль и Гудд, сопроводите Кулака Блистига.

Мужчина и женщина, что стояли позади Адъюнкта, увязались за Блистигом, держась справа и слева.

Скрипач вернулся к Рутту. Встал на колени, положил ладонь на истощенную щеку. Поднял глаза и спросил Баделле: - Он вас вел?

Та кивнула.

– Далеко? Давно?

Она дернула плечом.
– Из Колансе.

Мужчина моргнул, на миг взглянул в сторону Адъюнкта.
– Сколько же дней до воды?

Она покачала головой: - До Икариаса, где были колодцы... не... не помню. Семь дней? Десять?

– Невозможно, - подал голос кто-то из свиты Адъюнкта.
– У нас осталось воды на один день. Без нее... максимум три дня. Адъюнкт, не сможем.

Баделле склонила голову.
– Где нет воды, есть кровь. Мухи. Осколки. Где нет еды, есть умершие дети.

Раздался другой голос: - Кулак Блистиг на этот раз был прав. Мы не сможем.

– Капитан Скрипач.

– Да?

– Пусть ваши разведчики отведут к фургонам с провиантом всех, кто может идти. Попросите хундрилов отнести тех, что не ходят. Пусть пьют и едят, если смогут есть.

– Слушаюсь, Адъюнкт.

Баделле смотрела, как тот обнимает Рутта, поднимает. "Рутт стал Хельд. Он нес ее, пока мог, а теперь несут его. Так оно и бывает".

– Адъюнкт, - сказала она, когда Скрипач унес мальчика.
– Меня зовут Баделле, и у меня есть стихи для тебя.

– Дитя, если ты не попьешь, то можешь умереть. Я послушаю стихи, но потом.

Баделле улыбнулась.
– Да, Мать.

"У меня есть стихи для тебя". Она смотрела в напряженные спины, на качающиеся веревки, на поваленные статуи. Две ночи с момента встречи, и Баделле больше не видела Адъюнкта. Как и Скрипача. Вода кончилась, Рутт еще не просыпался, Седдик сидит на груде бревен, раскладывая безделушки неким узором, чтобы тут же смешать его и начать заново.

Она слышала споры. Слышала звуки драк, видела внезапно возникавшие стычки - выхвачены ножи, подняты кулаки, солдаты сцепляются... Видела, как эти мужчины и женщины идут к смерти, ведь Икариас слишком далеко. Им нечего пить, а те, что пили свою мочу, скоро сойдут с ума, потому что моча - яд. Однако они не хотят пить кровь умерших. Просто бросают их позади.

За ночь она насчитала сорок четыре. За прошлую ночь

было тридцать девять, а днем унесли из лагеря семьдесят два трупа, уже не позаботившись рытьем могил. Просто сложили их рядами.

Дети Змеи сидели в фургонах с едой. Поход окончился, но они тоже умирали.

"Икариас. Я вижу твои колодцы. Когда мы уходили, они были почти пустыми. Кто-то отнимает воду даже сейчас. Не знаю, почему. Но и не важно. Мы не дойдем. Значит, все матери должны проигрывать? Все отцы должны уходить навсегда?

Мать, у меня есть стихи. Ты придешь? Ты послушаешь мои слова?"

Вагон скрипел, панцирники налегали на веревки. Солдаты умирали.

***

Они вышли на след. Скрипачу и разведчикам было нетрудно его находить. Маленькие высохшие кости тех, что остались за спинами мальчика по имени Рутт и девочки Баделле. Каждая скромная кучка казалась обвинением. Молчаливым упреком. Эти дети совершили невозможное. "А мы их подведем".

Он слышал шум крови, бешено мчащейся по пустеющим жилам. Звук этот стал казаться бесконечным воем. Адъюнкт все еще верит? Теперь, когда они стали умирать десятками, она еще сохраняет веру? Когда упорства непреклонной воли оказалось недостаточно... что теперь? У него нет ответов на такие вопросы. Если отыскать ее... "Нет, с нее довольно. Ее все время осаждают кулаки, офицеры. Целители". Да и разговор станет пыткой - губы лопнули, распухший язык прилип к нёбу, гортань саднит от любого слова.

Он шел с разведчиками и не желал вернуться, узнать, как там дела в колонне. Не хотел видеть распада. Тяжелая пехота еще тянет фуры? Если да, они все дураки. Остались ли еще голодающие дети? Тот паренек Рутт - тот, что так долго тащил свою вещь, что руки скрючились - он еще в коме или ускользнул прочь, веря, что всех спас?

"Было бы лучше всего. Ускользнуть от иллюзии к забвению. Тут нет духов, в этой пустыне. Его душа просто улетела. Легко. Мирно. Вознеслась, держа младенца - потому что он вечно будет нести младенца. Счастливо, парень. Всего вам с ней хорошего".

Они уходят искать маму и папу. Тысяча детей, тысяча сирот - он только сейчас начинал видеть, сколько еще детей было в так называемой Змее. Понимание вонзило нож в грудь. "Колансе, что ты сделало со своими детьми? Со своим народом? Колансе, у тебя не нашлось ответа получше? Боги, если бы мы могли тебя найти, могли встретить тебя на поле брани. Мы дали бы ответ на твои преступления.

Адъюнкт, вы были правы, стремясь к этой войне.

Но были неправы, думая, что мы сможем победить. Нельзя вести войну с равнодушием. Ах, послушайте меня. Но я мертв? Еще нет".