Увечный бог
Шрифт:
Котиллион удивленно смотрел на него.
– Они выйдут из пустыни, друг, - заявил Темный Трон.
– Чую костью.
– Не знал, что у тебя есть кости.
– Тогда тростью. Чую тростью. Хмм, разве не успокоительно звучит?
– Успокоительно? Нет. Устрашающе? Да.
Темный постучал тростью, огляделся.
– Мы еще здесь? Почему мы еще здесь?
– Наверное, чтобы подумать об усопших?
– А нужно? Полагаю, да.
Поглядев на трупы, Котиллион вздохнул: - Да, ему недостаточно было всего лишь их отшлепать.
–
– Таково твое последнее слово? Бессмыслица, Темный Трон.
– Что ты. Старшие Боги были похожи на испорченных детей, за которыми некому было приглядеть. Единственная бессмыслица - что их не поубивали давным - давно. Сколько мы можем терпеть? Вот вопрос. Единственный вопрос.
– Он повел тростью.
– А вот и ответ одного мужа.
– Подозреваю, мы должны быть благодарны, что Драконус был так долго скован в Драгнипуре. Если бы Рейк не убил его...
– Каждое блудное дитя должно провести пару сотен жизненных сроков, волоча набитый трупами фургон.
– Темный хмыкнул.
– Звучит как одно из речений матушки. "Всего пару сотен жизней, Келлан? Тебе слабо управиться с тысячью? Ну, твой отец..." О-хо-хо! Не надо!
Сечул Лат очнулся на земле. Глаза были закрыты, и он не ощущал желания открыть их. Не сейчас.
Послышались приближающиеся шаги. Две пары ног, остановились по сторонам.
– Ох ты, - произнес женский голос слева.
– Я подозревала, что однажды так и будет. И все же... скажи, брат, ты хоть что-нибудь чувствуешь?
– Нет, - ответил мужчина справа.
– А что, должен?
– Ну, мы ЛУЧШЕЕ, что в нем было, и мы будем жить.
– Думаешь, он нас слышит, сестра?
– Полагаю, да. Помнишь, мы однажды пустили монету вращаться?
– Так давно.
– Если хорошенько вслушаться...
– Возможно, любовь моя, это лишь воображение. Иные игры кончаются без звука. Что до новой - не желаю в ней участвовать.
Она издала какой-то звук - может, засмеялась.
– Я слышу слова мудрости?
– Погляди на отца. Когда он встанет, когда откроет глаза - уйдет насовсем.
– Да, пути назад не будет. Никогда.
Сын Сечула вздохнул.
– Думаю, любовь моя, нужно выловить Странника. Во имя отца нужно научить его, что такое "рывок повелителя".
– Его найдет Драконус. Будь уверен.
– Но я хочу быть там и тогда.
– Но лучше по-другому, брат. Встретить его перед вратами смерти. Поставить на ноги, напомнив, что отец ждет на другой стороне.
– Довести до врат.
– Именно.
– А потом дать Страннику...
– Толчок.
Дети засмеялись, и сам Сечул Лат ощутил, что улыбается."Сын, дочь, что за чудный дар вы приносите, прежде чем меня пошлют моей дорогой".
– Сестра... вижу монету с двумя ликами, и каждый -
– Почему нет, брат? Тяни и толкай, вот путь богов.
Когда он открыл, наконец, глаза, их не было.
И все было хорошо.
Где драконья тень скользила над землей, из земли вырывались столбы пыли и камней. Возникали бездонные, рваные трещины. Холмы оседали, рушились, высыхала мантия растений. Где она пролетала, умирала земля. Свобода стала даром, но свобода наполнила ее отчаянной яростью и такой болью, что касание воздуха к чешуе стало смертной мукой.
Она не сомневалась, что наделена душой. Видела ее глубоко внутри, в тоннеле сквозь треснувший камень, ведущем ниже и ниже, к узлу на дне. Там. Это. Вопли из провала заставляли содрогаться корни гор, бурлить моря. Замораживали ветра, лишали жизни воздух.
До рождения был мир неведомого, забвение несуществующего. Она не ощущала и не тревожилась, потому что ее попросту не было. Прежде чем боги встретились, прежде чем они оторвали свет от тьмы, жизнь от смерти, прежде чем они воздвигли стены и произнесли мерзостные слова. "Это "есть", а это - "несть". Будет магия в созданных мирах, и властью ее возникнет жизнь, вглядываясь мириадами ликов, и в каждом мы узрим себя. Узнаем, кто мы и что мы. "Здесь" магия есть, но "там" магии нет".
Свой лик она не покажет богам - они не будут вглядываться, они только отвернутся. Она могла бы пробудить силу голоса, вострубив: - Я здесь! Смотрите! Узнайте меня, ваше забытое дитя!
– Но слова ничего не могут дать. "Ибо даже в поле зрения богов должно быть слепое пятно. И кого вы там найдете? Лишь меня. Раздавленный узел на дне".
Живые сородичи охотятся за ней. Она не знала, сколько их - но это не важно. Они желают ее уничтожения. "Но... не сейчас. Оставьте мне свободу... что-то сделать. Сделать что-то, что не разрушает, а создает. Прошу. Неужели я не могу быть большим, чем я есть? Прошу, не ищите меня".
Ее полет прочерчивает внизу кровоточащий рубец на земле, и всюду, куда упадет ее взор, ее прибытие положит жуткий конец только что увиденной красоте, чуду. Это невообразимо. Это невыносимо.
"Вот что бывает, если каждый дар - проклятие".
Внезапное давление сзади; шея извернулась, она смотрела на след разрушения.
"Элайнты. Так много!"
Гнев дал силу голосу, и голос ее разрушил землю на лиги вокруг. Вернулись отзвуки; Корабас задрожала от причиняемого ей ущерба. "Нет! Где моя красота? Неужели все лишь для вас? Нет!
Я сохраню свободу! Сохраню!
Чтобы сделать... сделать... сделать что-то".