Уверенность в обмане
Шрифт:
Гленда вытаскивает свою руку из моей, поворачиваясь в сторону Гэвина. Она сжимает его щеки пальцами.
— Я не знаю, о чем он говорит этот мальчишка Дрю! У Гэвина такие потрясающие губки, ну просто созданные для поцелуев.
Глаза Гэвина расширяются.
— Что!? — вскрикивает он.
Над столом проносится дружный взрыв смеха.
Пока все отвлекаются на Гэвина, слабость одолевает меня. Я не могу побороть искушения взглянуть в ту сторону, где оставались Маккензи и Гэйдж. Из того, что я вижу, сейчас между ними оказывается приличное расстояние.
— На что это ты уставился? — спрашивает Гленда, проследив за моим взглядом. — О! Наша девочка смеется. Это хорошо. Давно мы не слышали ее заливистого смеха.
— Ма! — вскрикивает Билл. — Это не наше дело!
— Да тьфу на тебя! — Гленда взмахивает рукой в сторону Билла, как бы отстраняясь от него. — Я — старая женщина. Все — мое дело. К тому же, я говорю только правду.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, мое любопытство задето.
Гленда наклоняется вперед, уперев морщинистые локти в стол. Билл посылает ей предупреждающий взгляд, который она попросту игнорирует.
— Да! Я имею в виду именно то, что сказала. Это так здорово — увидеть ее снова смеющейся. Когда она вернулась домой два месяца назад, она была на себя непохожа. Блеск в ее глазах исчез. Она не смеялась. Она едва-едва улыбалась, и то только тогда, когда была вынуждена. Единственный момент напоминал нам о прежней Маккензи, когда по понедельникам приходил тот букет цветов, возвращающий ее к жизни.
Я снимаю очки и бросаю их на стол. Нет необходимости надевать их: облачность настолько густая, как будто солнце перекочевало с неба. Так приятно сознавать, что это я вызывал ее улыбку, и в то же время больно от того, что опять же я стал причиной ее горя.
— А что изменилось сейчас?
Гленда улыбается, положив руку поверх моей.
— А как насчет прошлой ночи?
Мой взгляд опускается на ее морщинистую руку, нежно сжимая ее и поднося к губам.
— Спасибо, бабушка. Мне необходимо было услышать это.
— Услышать что? — голос Маккензи раздается за моей спиной. У меня кружится голова при взгляде в ее глаза.
— Что он — самый сногсшибательный парень на свете, — отвечает Гленда, не пропуская ни одной детали.
Я отвечаю беспечным пожатием плеч.
— Кто может спорить с подобной мудростью?
Медленная улыбка расцветает на лице Маккензи.
— Хм, господин Вайз, встретил ты, наконец, свою судьбу?
Я наклоняю голову в сторону, поглядывая поочередно то на Гленду, то на Маккензи.
— Я встретил свою судьбу, когда встретился с тобой.
— Хромой! — стонет Гэвин сквозь фальшивый кашель.
— Серьезно, чувак. Ты мог бы придумать что-нибудь и получше, чем это, — замечает Джаред.
— Ты что, не уважаешь мою дочь? — дразнит Билл.
— А ну, вы все, оставьте его в покое, — защищает меня Линдси.
Голова Маккензи склоняется от смеха. Я машу руками, останавливая этот сыр-бор.
— Да, я согласен,
— Так давай же, вдарь по ней, Дрю, мальчик мой, — произносит Гленда, ее голубые глаза азартно поблескивают.
Я постукиваю пальцами по подбородку, как будто обдумывая, что сказать дальше.
— М-да. Ну что же, давайте проверим, на что я способен.
Гленда тычет меня в бок, чуть не столкнув со скамейки.
— Пригласи ее на танец.
— Да, Дрю. Пригласи ее на танец, — верещит Линдси, радостно хлопая в ладоши.
— Да вы не серьезно, — открещивается Маккензи.
Кстати, она сказала, что не сядет рядом со мной. Итак, я встаю со своего места и предлагаю ей руку,
— Могу ли я пригласить тебя на этот танец?
Гевин фыркает.
— На это должно быть весело будет посмотреть.
Джаред подпирает кулаком подбородок, странная ухмылка блуждает на его лице, как будто он что-то знает и не рассказывает.
— Почему ты так говоришь? — произносит он.
Я мечу грозные взгляды Гэвину и Джареду, из разряда «идите к черту!». Всем, кто меня знает, известно, что я ненавижу танцевать. Не то, чтобы я не умею или не могу. Мне известны все виды танцев, известные человеку, ну и станцевать я могу любой из них. Без конца наблюдать за танцующей сестрой-близнецом, которая начала танцевать в возрасте трех лет, ну и время от времени быть ее партнером. Может быть, поэтому я так сильно ненавижу танцы. Обычно, если люди спрашивают меня, я отвечаю, что не знаю как. Это было именно то, что я ответил Оливии, когда она захотела пойти на танцы. Это сработало снова, но, подозреваю, моя выходка приобрела подобие сплетни.
Маккензи глядит на меня с любопытством:
— Я думала, ты не умеешь танцевать.
Я наклоняюсь и шепчу ей на ухо:
— А я думал, ты любишь танцевать?
Красивый оттенок красного опаливает ее щеки:
— Я люблю, — отвечает она.
— Ну... Тогда... Пойдем, потанцуем?!
Маккензи сначала глядит на меня, потом на мою руку. Она обводит взглядом стол и свою семью, которая подталкивает ее идти танцевать.
— Хорошо. Пойдем, потанцуем, — она качает головой, тихо посмеиваясь, и берёт меня за руку.
Я поворачиваюсь к своей обожаемой аудитории:
— Полегчало?
— Значительно полегчало, — поет Гэвин.
— Тогда вперед, — вмешивается в разговор Джаред.
— Удачи! — поддерживает Гленда.
Я провожу Маккензи в центр Шестой улицы, где создан импровизированный танцпол. Живые музыканты наигрывают быструю мелодию, и мы идем в такт музыке. Как только мы встаем в центр площадки, музыка сменяется.
Мужчина средних лет в очень узких джинсах, с бородой и в черной ковбойской шляпе начинает петь грустную песню. В его хриплом голосе сменяются поочередно звуки сожаления и печали. Слова песни рождают чувство ностальгии. Как если бы песня подобрана специально для меня. Он пел о том, как был счастлив, но не знал, что счастье быстро закончится, а если бы знал, ни за что бы не прекратил танцевать.