Уверенность в обмане
Шрифт:
Священник моложе, чем я ожидал. Я думал увидеть старого священника, который прочтет нам длинную проповедь о том, что все мы грешники и попадем прямиком в ад. Вместо этого перед моими глазами находится мужик лет сорока с черными, как смоль волосами. Он скачет по всей сцене, почти кричит, в то время, как проповедует. Это довольно трудно, идти с ним в ногу, но он знает наверняка, как привлечь толпы.
Пока он говорит, я вытаскиваю ручку из своего нагрудного кармана. Это мой шанс узнать, поедет ли Маккензи вместе со мной. Она ведь не может возражать мне вслух,
Я слегка толкаю Маккензи, которая, кажется, с головой погрузилась в проповеди священника. Она глядит вниз на брошюру, глаза расширяются при прочтении. Ее улыбка дрожит, когда она берет ручку из моих рук и быстро пишет: «Мне еще нужно время».
Я устал ждать. Это может показаться эгоистичным с моей стороны, ну и пусть, но я боялся, что, если она не присоединится ко мне сейчас, все те успехи, которых мы достигли, сойдут на нет. Я забираю ручку и пишу: «Я действительно хочу быть с тобой!»
Джеки подалась вперед, глядя между нами. И хотя голос священника достиг небывалой высоте, я все же слышу, как она тихо хихикает над нашей перепиской.
Маккензи вытаскивает ручку из моих пальцев и строчит: «Я тоже хочу быть с тобой, но...»
Я протягиваю руку, останавливая ее от написания. Она поднимает глаза, наполненные слезами. Я качаю головой и забираю ручку из ее пальцев. Быстро пишу: «Поговорим после церкви».
Маккензи кивает, вкладывая свою руку в мою. Для всех присутствующих мы сидим рядом, взявшись за руки и чинно слушаем священника, проповедующего о любви и милосердии. Я думаю, что Маккензи рассказала ему о произошедшем со мной, и поэтому он выбрал подобную тему для проповеди. Но в глубине души я считаю, что был прав, наказывая себя столько лет, да и Бог наверху хотел видеть мои страдания, которые привели к очищению.
— Прощение — это всего лишь вопрос принятия того, что есть вещи, которые мы не можем контролировать, — голос священника звучит громче. Какие правильные слова! — Бог никогда не возложит на вас больше, чем вы можете вынести.
Я сижу, погрузившись в раздумья после этих слов. Кажется, он обращается непосредственно ко мне. Когда проповедь заканчивается, священник просит нас склонить головы в молитве. Мы опускаем головы в знак почтения. Маккензи крепче сжимает мою руку, переплетя наши пальцы. Искра решимости зажигается внутри меня. Она должна поехать со мной! Но ведь она и хочет быть со мной. Итак, я не отступаю без боя!
Проповедь заканчивается. Аминь. Я гляжу на женщину, льнущую ко мне так, словно она часть меня. Эмоции кружатся на ее красивом лице. Она наклоняется к Джеки и шепчет ей потихоньку несколько слов, после чего мы все встаем, готовые покинуть церковь.
Прихожане начинают расходиться из зала. Я жду, когда выйдут Маккензи и ее семья, но вместо этого она крепче сжимает мою руку и выталкивает за скамью. Она тащит меня к алтарю так быстро, как может, подальше от всех, прежде чем нас остановят. Я пытаюсь спросить, что происходит, но она шикает на меня. Мы поднимаемся
Я тянусь, чтобы найти выключатель и зажечь свет, но наталкиваюсь на руки моего ангела. Она прижимается своим ртом к моему. Я чувствую вкус ее слез на губах, но это не останавливает меня. Я целую ее также неистово, как она нуждается во мне, лаская ее спину и прижимая чуть ближе к себе. Если бы мы были в другом месте, а не в церкви, я бы не удержался от соблазна и взял ее. Когда она отстраняется, я шепчу:
— Что это было?
— Я не могу поехать с тобой, — говорит она.
Темнота окутывает ее, не давая мне возможности разглядеть выражение ее лица.
— Почему? — спрашиваю я, растерявшись. Она откликается так, будто внутри нее разыгрывается неистовая буря. Зачем бороться с тем, чего она действительно хочет?
— Потому что, — ее голос дрожит от раскаяния.
Я обхватываю ее лицо руками.
— Этого недостаточно для меня, Микки. Я должен знать — почему?
Она берет мою руку в свою ладонь, убирая от лица, и целует мое запястье.
— Потому что это было бы неправильно.
— Но почему? — получить столь категоричный ответ ничуть не лучше, чем попасть в пасть льву. Это невозможно.
Маккензи отодвигается от меня, скрещивая руки на груди.
— Оливия навряд ли обрадуется, когда мы расскажем ей о нас. Она будет очень расстроена. А я знаю, что она делает, когда расстроена. Мне бы не хотелось, чтобы хоть что-то испортило свадьбу Морган и Гэвина.
— Да кого заботят расстройства Оливии? Это касается лишь тебя и меня!
— Это гораздо больше, чем просто я и ты. Ребенок ведь тоже есть.
Я всплескиваю руками в воздухе, с удивлением понимая, что чувствую себя бревном беспомощным.
— Я это все прекрасно понимаю. Но я знаю многих людей, у которых дети. И все это не дает Оливии право распоряжаться моей жизнью. Я делаю все, что должен, даже если она отказывается от теста на отцовство. Для того, чтобы быть хорошим отцом, не обязательно жить с матерью. Разве мы оба не заслуживаем счастья?
— Ты попросил провести тест на отцовство? — ахает она в недоумении. — Она никогда не говорила мне об этом.
Я следую на звук ее голоса, настигая ее в самом углу. К этому моменту я диаметрально противоположно становлюсь настроен, придя в тихое бешенство.
— Я неоднократно просил ее провести тест, но она постоянно откладывает.
— Но почему ты попросил ее об этом?
— Потому что, — восклицаю я. — Я не помню, когда в последний раз спал с ней. Когда я влюбился в тебя, я перестал заниматься сексом с ней. Сначала это был неосознанный выбор, но позднее я размышлял об этом и пришел к выводу, что поступаю правильно. Когда мы были вместе я заикался о том, что не могу быть ни с кем, кроме тебя. И даже пьяный я не могу вообразить себя занимающимся сексом с ней.