Увертюра ветра
Шрифт:
Со смесью ужаса и отчаянья взглянула на Эрелайна. Сжала пальцы, зажмурилась, не давая уже блестящим на глазах слезам сорваться вниз. Резко повернулась к жрице и уже вернувшимся, срывающимся голосом, воскликнула:
– Ритуал был настоящим! N'orrin est!
От ее высокого сопрано зазвенели стекла. Еще не затихли последние его отголоски, как потрясенные, оглушенные новостью гости загалдели.
Иришь, тяжело дыша, едва не срываясь на слезы, спросила:
– Но... как? Тысячи свадеб, и только наша... как? Почему?!
– Если в чаше будет мед, солнце лишь позолотит его. Чуда не случится, слова не обретут силу. Но если чаша будет пуста, последние лучи солнца, зачерпнутые в нее, станут медом. Медом, одного глотка которого достаточно, чтобы изменить судьбу.
– То есть вы... знали?
– севшим голосом пошептала Иришь, едва помня себя. И повторила с бессильной злостью: - Вы знали! Но как, зачем?! Почему?!
– Я не понимаю причины вашего негодования. Вы сами дали согласие на ритуал, - с холодной сдержанностью ответила жрица.
– На свадьбе?!
– воскликнула Иришь.
– Да это же... это же... просто ничто! Пустые слова! Их повторяют на каждой свадьбе, не задумываясь о смысле слов! И...
– Не сейчас. Раньше, - оборвала ее жрица. Прежние мягкость и нежность исчезли.
– Вы сами просили о n'orrin est.
– И вы согласились, - раздалось справа.
В негромком, обманчиво спокойном голосе Эрелайна звенела ярость. Не то безумие, которое обуяло его тогда, после их разговора, а жгучая, пылающая ярость под маской обманчивого спокойствия. И это испугало Иришь гораздо больше.
Она повернулась к нему - и тут же отшатнулась, столкнувшись с его взглядом: бездонно черным, бесконечно злым.
– Согласились, зная, кто я, - продолжил Эрелайн.
Жрица нахмурилась. Сейчас она казалась не милой, исполненной наивных помыслов девушкой, а девой-воительницей из старых сказок. Обманчивая юность ушла, обнажив сталь. И в ее глазах Иришь с ужасом, от которого зашлось в испуганном беге сердце и перехватило дыхание, прочитала понимание.
Жрица увидела тьму Эрелайна.
Повелитель понял это. И, не теряя хладнокровия, продолжил, расставляя акценты:
– Согласились, зная, что я Хранитель сумеречных дорог. Как я могу исполнять долг, рискуя еще и чужой жизнью?!
– Я согласилась на просьбу, - окатив его ледяным спокойствием взгляда, отчеканила жрица.
– Как всегда соглашаюсь, если это не противно Воле.
– Интересно, чью просьбу вы исполняли, если ни я, ни леди Ириенн не знали о ритуале?
– Леди Айори.
Зал, еще мгновение назад бурливший, пенящийся голосами, - утих, словно кто-то сбросил на него полог безмолвия.
– Простите?..
– Я исполняла просьбу леди Айори. Написанную ее рукой и заверенной печатью дома вьер Лиин, - сказала aelvis, предельно ясно, исчерпывающе.
– Вот как...
– "Моей рукой"? Заверенная печатью?! Я ничего об этом не знала и ничего не писала!
– раздраженно отрезала она. И, опережая Иришь и болезненно-выпрямившегося, пугающе бледного Эрелайна, веско добавила.
– Клянусь.
И, не удержавшись, зло закончила, не сводя с него ненавидящего взгляда:
– Я бы никогда, ни за что в жизни не отдала ему свою дочь.
Жгучее пламя ненависти матери разбилось о холод Эрелайна. Он проигнорировал ее оскорбление. И, переведя взгляд на жрицу, вернулся к прежнему разговору:
– "Написано рукой леди Айори"? Вы знаете ее почерк?
– Знаю. Как и то, что почерк можно подделать. В отличие от родовой печати. Она была настоящей, в этом я могу поручиться. Поэтому в почерк я не особенно всматривалась.
– То есть это вполне мог сделать кто-то из ваших доверенных лиц?
– резко повернувшись к Айори, спросил он.
– Доступа к печати нет ни у кого из слуг. И пустых листов с оттиском печати - тоже. В этом я могу поклясться.
– А в чем не можете?
– подловил ее Эрелайн.
– И у кого, в таком случае, есть доступ?
– Ни у кого, кроме семьи!
– не сдержавшись, рявкнула Айори. Она была похожа на взбешенную кошку: так же шипела, так же полыхала золотом взгляда и топорщила шерсть, готовая наброситься.
– Значит, виновника нужно искать среди них?
– Что вы себе позволяете?!
Иришь никогда не видела мать в такой ярости. Больше всего Повелительницу злило, когда что-то шло вопреки ее замыслу или кто-то отказывался играть по ее правилам. Политический брак, спланированный ей до мельчайшего нюанса, до последнего перелива играющей в зале мелодии, обернулся n'orrin est - и ее поражением. Теперь она не могла играть с прежней виртуозностью, ошибаясь на каждом шагу и разрушая все то, что с таким трудом создавала. Она бы, быть может, смогла взять себя в руки, если бы Эрелайн не выводил ее из себя: то хлесткими, прямыми, выбивающими воздух вопросами, то своим мнимым спокойствием, когда сама Айори была уже на грани неистовства.
"Еще один вопрос, еще хоть слово - и что-то случится", - неожиданно ясно сознали Иришь, как неожиданно бывает услышать затишье первые громовые раскаты и пьянящий ветер.
Эрелайн, цепким взглядом охватывающий зал, вдруг замер, не шевелясь. Только лицо исказила такая ненависть, которую Иришь не могла себе даже представить. Лед его взгляда надломился - и рассыпался мириадам искристых осколков, обнажив злое, черное пламя. И тени, до того недвижимые, молчаливо таящиеся в глубине зала, вдруг ожили, задрожали волнующимся морем, сгустив воздух.