Увеселительная прогулка
Шрифт:
20 августа, 13 часов 30 минут
ГОСТИНАЯ В ДОМЕ ЭПШТЕЙНА
— Ты читала статью в «Миттагблатте»? — спросил Оливер.
— Какую статью? — спросила Сильвия.
— Сама знаешь какую.
— По-моему, мерзкая стряпня.
— Почему?
— Надо же, чтобы такие происшествия печатала газета, где твой отец — главный редактор.
— Ты просто настроена против папы.
— Не говори глупостей!
— А по-моему, история первый сорт.
— Этот Зайлер — вот кого я действительно не люблю, — он же все высосал из пальца.
— Не
— Оставь меня в покое с этой историей.
— Послушай, мама…
— Да?
— Что бы ты сказала о гимназисте, который убил свою сверстницу?
— Что тебе, однако, приходит в голову!
— Ну, скажи честно.
— Я бы считала, что это больной человек.
— Почему больной?
— Душевно, психически больной.
— Но почему же?
— Нормальные люди не убивают.
— А я могу допустить, что парень убил из любви.
— Нормальный человек из любви тоже не убивает.
— А из ревности?
— Ревность уже сама по себе болезнь.
— Да ну, с тобой нельзя серьезно разговаривать.
— Что ты хочешь от меня услышать?
— У меня эта история из головы не выходит, — сказал Оливер.
— Это я заметила.
— По-моему, история фантастическая.
— Перестань наконец. В этом деле совершенно не на что опереться, потому я и нахожу стряпню Зайлера такой гнусной.
— Он написал только о том, что могло случиться.
— Может быть, несчастная девушка прочтет теперь эту статью и не захочет вернуться, а будет в отчаянии скитаться по свету…
— Уж она этой статьи наверняка не прочтет.
— Почему ты так говоришь?
— Я убежден, что ее нет в живых!
— Оливер! Так нельзя говорить! Даже думать нельзя.
— Послушай, мама…
— Ну?
— Ты когда-нибудь представляла себе, что можешь убить человека?
— Конечно, нет, Оливер. Мне бы и в голову не пришло — кого, за что?
— Папу.
— Ну, знаешь, хватит. Ступай к себе в комнату и садись за уроки.
— Ты не должна каждый раз так сердиться.
— Есть вещи, которыми не шутят.
— Я говорю серьезно.
— Что ты говоришь серьезно?
— Я часто себя спрашиваю, мог бы я кого-нибудь убить или нет?
— Вот как?
— Полагаю, что мог бы.
— Иди к себе. У меня голова болит.
— Не думай, что я такой безобидный, как кажется.
20 августа, 15 часов
УЧИТЕЛЬСКАЯ ЦЮРИХСКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ ГИМНАЗИИ
— Еще раз повторяю вам, господин Зайлер, что выступление «Миттагблатта» я расцениваю как большое несчастье, — сказал классный наставник доктор Якоб Зигрист.
— Вы, вероятно, вообще не одобряете газет такого рода, — ответил Зайлер.
— Нет, дело совсем не в этом. Честно говоря, так называемые бульварные газеты вызывают у меня инстинктивное отвращение. Но то вопрос воспитания, Привычек. Я воспитывался на «Тагесанцайгере» и «Нойе Цюрхер цайтунг». Однако я человек не косный. Печать тоже должна идти в ногу с прогрессом. Отвлекаясь от эмоций и руководствуясь только разумом, я вполне способен признать такую
— Политически, — сказал Зайлер, — мы стоим влево от центра. Например, мы не поддерживаем военное вмешательство США во Вьетнаме, мы недвусмысленно осудили покушение на Руди Дучке, мы подробно освещали майские события в Париже, мы больше хотели бы видеть в Белом доме Маккарти, чем Никсона…
— О таких вопросах у нас с вами речи нет, — ответил д-р Зигрист, — мы говорим исключительно о вашей статье про исчезнувшую ученицу Рут Кауц.
— Что вам в ней не нравится?
— Что бы ни случилось с этой ученицей, это при всех вариантах трагедия. Даже если девушка еще жива, как я предполагаю, это все равно остается трагедией. Шестнадцатилетняя девочка, которая уходит от родителей… вынуждена уйти…
— Кто вам сказал, что Рут ушла от родителей? Рут пошла купаться. Нельзя же это назвать «ушла от родителей».
— Вы не разобрались, господин Зайлер, не будем больше говорить об этом. Чего вы хотите от меня?
— Вы знали Рут?
— Я знаю Рут!
— Вы хорошо ее знаете? Она хорошо учится? Какие у нее отношения с товарищами по школе, прежде всего с мальчиками?
— Рут способная девочка, пожалуй, даже незаурядная, у нее, несомненно, ярко выраженные художественные склонности. Отношения Рут с мальчиками… боже мой, ну что я, как классный наставник, могу об этом сказать? Вы же знаете, мы видим наших учеников во время занятий, в наши обязанности и в нашу практику не входит наблюдать за их личной жизнью.
— А если ученик дает вам повод к этому плохой учебой или недостойным поведением?
— Конечно, бывает, что нам, учителям, в отдельных случаях приходится беспокоиться и о личных делах наших учеников. Тогда мы, как правило, вступаем в контакт с родителями.
— Рут никогда не давала вам повода к этому?
— Нет.
— И она никогда ничем особым вас не поражала?
— Уж если на то пошло, Рут поражала меня в самом положительном смысле слова, то есть «поражала» — это, пожалуй, слишком сильно, я бы, скорее, сказал, что я время от времени радуюсь успехам этой девушки. Она отличается, если можно так выразиться, незаурядным любопытством. Почти во всем.
— Ну, а если я спрошу вас прямо, можете ли вы представить себе, что Рут проявляла такое же незаурядное любопытство в вопросах любви, секса…
— Я думаю, ее любопытство не сдержала бы никакая преграда. Но я солгал бы, сказав вам, что сделал наблюдения подобного рода.
— Таким образом, вы ничего не можете мне сообщить о Рут Кауц?
— Видите ли, психиатрическая клиника Цюрихского университета два года назад провела среди наших учениц опрос с целью выяснения их сексуальной осведомленности. Выяснилось, что семь из десяти школьниц носили с собой противозачаточные средства. Но только четыре из десяти признали, что имели уже однократные или многократные половые сношения.