Увидеть море
Шрифт:
– Пелагея, может, составишь мне компанию? — Дима церемонно оттопырил локоть, увлекая девушку за собой по узкому проходу купейного вагона.
Как я и думал, целовалась Инна великолепно. Наши тела бились в тесном вагонном пространстве, сокрушив натюрморт из пустых бутылок и нехитрой закуски на столе.
Дима с Пелагеей, заговорщически улыбаясь, вернулись через полчаса с бутылкой Джемисона и литрушкой Колы.
– У нас с Пелагеей, по-моему, как бы все нормально продвигается, — хитро подмигнул мне брат, когда мы вышли в тамбур. — В вагоне ресторане замутил с ней «брудершафт»
– Да как, — смущенно улыбнулся я в ответ. — Она в Москву к жениху едет…
– Превед, медвед! Ну как вы доехали? Надеюсь без приключений — раздался в трубке знакомый писклявый голос. — Представляешь, мама приехала с дачи и не привезла мой сарафан! А я в нем хотела поехать на озеро на твой день рожденья. Я ей десять раз говорила, что ты купил машину, и мы теперь будем ездить по выходным на озера, а она не слушает…
– Мы разбились, — оборвал я поток слов девушки. — Машина не подлежит восстановлению.
– Как? Что, вообще? А как же мы будем ездить купаться? Бли-и-и-ин… Что нельзя было повнимательнее ехать? Я, вообще-то, уже спланировала…
– Оль, — оборвал я поток капризных упреков из трубки. — Я думаю, нам не надо больше встречаться…
Что такое Любовь? Безумная неразделенная жертвенная страсть, когда отринув самоё себя, мы растворяемся без остатка в мощном потоке света и высокого, такого, что аж дыхание захватывает, как будто падаешь с двенадцатиэтажки, чувства.
Этот сумасшедший восторг, обретение абсолютного бесстрашия, а, значит, на какое-то бесконечное мгновение обретение бессмертия. Если с радостью идёшь на смерть, ты равен Богу! Ничто не сравнится с этим наркотиком. Никакие мухоморные напитки скандинавских берсерков.
И лишь одно плохо, что как долго не длилось бы это мгновение, оно неминуемо должно закончиться и принести самое страшное похмелье в жизни. Такое, от которого не спасут наркотики. В душе образуется чёрная дыра наполненная сворой страхов-демонов. Захочется нажать курок, влезть в петлю и сделать шаг с настоящей, бетонной обшарпанной многоэтажки.
Но только не будет с тобой уже этого пьянящего чувства неуязвимости.
Не ангелом с крыльями за спиной ты шагнешь в вечность, а скулящим ненавидящим свое жалкое существование сильнее, чем свой страх окончить его, комком бренной плоти. Клянущим ту, которая ввергла тебя в этот ужас. Обожающим ту, которая хоть на секунду позволила забыть о нём.
Мне кажется, что все обстоит именно так с любовью.
Но разве все согласятся со мной? Многие люди называют любовью преданность, уважение, порядочность… да мало ли что кому нужно. Многие люди не хотят иметь с бездной ничего общего. Ни парить над ней, ни тем более падать в неё не входит в их планы.
Так… два уголька лежат рядом, засыпанные золой и выделяют ровно столько тепла, сколько надо, чтобы совсем не остыть и не угаснуть. Но этого тепла хватает на долгие годы.
Чья любовь лучше? Я не знаю, а судить не хочу. Судят лишь самодовольные болваны, ханжи и лицемеры. Я не из их числа.
Одно знаю точно, с Олей любви у нас так
В этот период ко мне приехал Дэн.
– Ты совсем не изменился, — сказал он.
Дэн — один из самых близких моих институтских друзей приехал в Москву совершенно неожиданно. Видеться нам доводилось, к сожалению, очень редко. Он жил в далеком Новороссийске, раз в полгода выбираясь в командировки в Москву.
– Ты совсем не изменился, Пашка, — сказал он, когда мы сидели за столиком украинской корчмы на Новокузнецкой и вспоминали старое за графином с хреновухой. — Единственный из всех друзей моих. И я это очень ценю!
Это было сказано как комплимент. Он имел в виду «каким ты был нормальным парнем, таким и остался». Я и сам любил его именно за это качество. Мне казалось, это качество — признак хорошего человека.
Но позже я задумался.
Я действительно закостенел в своих убеждениях и ценностях. Всю жизнь торчал замшелым валуном посреди потока бурно меняющегося мира вокруг. И, если честно, эта позиция не делала мою жизнь проще.
Ещё вчера мир был здесь — прямо передо мной — простой и однозначный. Не всегда добрый, но всегда понятный. Я думал: «Ну, вот меня били, учили, ругали, воспитывали. Я впитывал, как губка. Принимал форму, ловил мудрость жизни. И, наконец, понял, как жить. Теперь буду идти по этому миру, как фрегат по волнам. Уверенный и упорный. Буду жить по совести, идти вперёд легко и с улыбкой, чтобы и всем остальным людям на земле стало ясно — только так и нужно жить».
И пока думал так, и радовался тому, что «понял жизнь», реальность стремительно менялась, выбивая землю из под ног.
А друзья проявляли гибкость. Адаптировались, подстраивались.
И вдруг оказывалось, что мы уже смотрим в разные стороны. Они по ветру, а я совсем не туда.
Я не смог стать флюгером.
Я был компас, упорно показывающий на Север, даже если меня встряхивали, стучали по крышке молотком и подкладывали магнит. Порой было больно, страшно и одиноко, но я не мог показывать НЕ на Север.
«Я же компас, мать вашу так, я не могу по-другому! — с горечью думал я. — Каждой клеточкой чувствую, где находится этот гребанный Север, и тянусь туда до тех пор, пока есть, чем тянуться».
Кто-то кратковременно любил меня за это, отдавая дань прямоте, кто-то ненавидел за то, что бросаю вызов в лицо всему их заслуженному благополучию. Но это ничего не меняло и не могло поменять.
Грёбанная моделька фрегата, которая хочет увидеть море!
…чего его бы ей это не стоило.
Дни и ночи летели, наполненные людьми и событиями. Я был погружен в кучу дел на работе — переделывал сайт компании, вникал в корпоративную бухгалтерию, управлял подрядчиками и встречался с клиентами на предмет оплаты выставленных счетов. Бурная деятельность не оставляла шансов посторонним грустным мыслям появиться у меня в голове. После работы я тоже не оставался в одиночестве: в те вечера, которые не были заняты пробежками по питейным заведениям с Ваней, встречался с девушками с сайта знакомств.