Увлеки меня в сумерки
Шрифт:
— Как тот факт, что Лукан все еще любит Анку, а у Тайнана, по-видимому, есть желание умереть?
Сабэль поморщилась.
— Именно.
— Нетрудно догадаться, на самом деле. Похоже, Лукан не хотел вмешиваться. И Тайнан безвозвратно влюблен в воспоминания. Кроме того, его здесь нет. Это ограничивает мой выбор.
Закрыв дверь за собой, Сабэль пересекла комнату.
— Я думаю, так будет лучше. В смысле романтики, Герцог…
— Пожалуйста, — перебила Фелиция Сабэль. Ей не нужно было слышать конец этой мысли. — Я не хочу знать о личной жизни Харстгрова.
Его эмоциональная путаница, должно
— У Герцога ее не было. Сексуальная жизнь, да. Мы все любим заниматься сексом. В магическом мире мы должны иметь энергию для питания нашей магии или мы умрем. Секс — это самый действенный, целесообразный способ ее получить.
У Фелиции широко раскрылись глаза. Это звучало так безумно, но Сабэль сказала правду.
— Секс — это как… еда?
— В некотором смысле, да.
Так все сексуальные подвиги Харстгрова таблоидной славы… были просто средством, которым он питал свою магию? Был ли секс с кем-то, как обмен едой в магическом мире, случайным и обычным? А как насчет их поцелуя, он был для энергии? Или чем-то бОльшим?
— Ты все еще в замешательстве.
Сабэль выжидательно посмотрела на нее.
Действительно, для Харстгрова заниматься сексом было обязательным. Он должен утолить свою похоть и восстановить энергию, либо с ней, либо с кем-то другим. Она должна решить как. Любой выбор был чреват своими собственными опасностями.
— Размышляю.
— Герцог — отличный выбор как пары для тебя. Он будет заботиться о тебе во всех отношениях.
— Он брат моего жениха.
— Я знаю Герцога всего несколько лет, но…
Сабэль замялась.
— Кроме семейных отношений, какие возражения ты имеешь против него как пары?
Герцог Харстгров заставил ее хотеть. Чувствовать. Жаждать чего-то за пределами комфорта, дружбы и безопасности, о которых она знала, которые наладила. Странная связь с ним, ее тяга к нему — это может в конечном счете уничтожить ее, если она впустит его в сердце. Учитывая, что секс был для него пищей, она была бы сумасшедшей, думая, что будет единственной женщиной, с которой он когда-либо питался, так сказать. Хотя он и должен быть для нее ничем, Фелиция не обманывала себя. Его легкие перекусы раздавили бы ее. У нее никогда не было откровенной природы Дейдры или огненной силы, и посмотрите, к чему обман привел ее волевую сестру.
— Харстгров и я… — Фелиция поморщилась, — не очень мудрая мысль.
Но что она могла сделать?
Голубые глаза ведьмы разглядывали ее.
— Я не хочу вмешиваться, но… он тебя поцеловал?
Фелиция покраснела, удивляясь, как Сабэль догадалась. Поцелуй казался таким несущественным словом для обжигающего, всепоглощающего способа, которым он требовал ее рот и заставлял жаждать того, чего она никогда не должна была хотеть. Харстгров был из тех мужчин, которые могли легко забрать сердце женщины своей потрясающей внешностью, практиковали соблазнение и иллюзию заботы, а затем разрывали его на куски, когда решали двигаться дальше.
— Это была ошибка, — пробормотала она.
Улыбка вспыхнула на лице Сабэль.
— Нисколько. Спаривание между вами было бы блестящим. Я долго беспокоилась, что Герцог был слишком оторван от всех, от всего. Он никогда
Сердце Фелиции остановилось. Шок, Лукан, а теперь и Сабэль — все, казалось, думали, что она принадлежит Харстгрову. Были ли корни его желания защитить ее глубже, чем просто возможность удержать Матиаса от победы над магическим миром? Разве его поцелуй был больше, чем выходка плейбоя или его потребность в перекусах?
— Между нами нет ничего романтичного.
— Нет? Тебе нужна защита. И Герцог готов отдать жизнь за тебя.
Готов, Фелиция это знала. Он уже многим рисковал, чтобы сохранить ее жизнь: своей семьей, скандалом, а теперь и волшебной холостяцкой жизнью.
— В этом нет никакого смысла. Он почти не знает меня.
Сабэль пристально посмотрела на нее.
— Если он поцеловал тебя, то знает больше, чем ты думаешь.
***
Герцог пытался сосредоточиться на разговоре вокруг себя, но он мог думать только о Фелиции.
За прошедшие двадцать четыре часа ей угрожал Матиас, ее похитили со свадьбы, крепко поцеловал брат жениха, познакомили с магическим миром, а затем сказали спариться с волшебником, которого она едва знала. Это было больше, чем кто-либо мог вынести за такой короткий период, и достаточно, чтобы пошатнуть даже самые крепкие души. Тем не менее, она вынесла все это шаг за шагом, доказывая снова, что она сильная женщина.
Ему хотелось бы сказать, что он тоже справлялся с ситуацией. В те же несколько часов он отнял ее у мужчины, которого она любила, и крепко поцеловал… в основном, против воли. Предложение Шока, что она может спрятаться с помощью спаривания, тайно взволновало его. Необходимость воззвать к ней проносилась по нему, вытесняя все остальное. Даже сейчас его руки дрожали, когда он подавлял желание взять Фелицию к себе в постель и заняться с ней любовью, пока она не призналась, что хочет его даже вдвое меньше, чем он жаждал ее.
Но этого никогда не случится.
Герцог провел рукой по волосам. Если бы он поддался своему желанию заявить права на Фелицию, Мtйсон возненавидел бы его навсегда. Он вспоминал солнечные дни, когда они с братом катались на велосипедах, смотрели мультики и делились шалостями. Мысль о том, что младший брат возненавидит его до конца дней, раздражала. Если он возьмет Фелицию, его мать может больше никогда не заговорить с ним. Он бы ненавидел свою нелояльность. Но его единственным выбором было отвергнуть женщину, которая должна была стать его парой. Что оставило бы ее незащищенной. В конце концов, она выйдет замуж за Мейсона, и у Герцога не останется ничего, кроме столетий одиночества. Чертова безвыходная ситуация.
— Ты слушаешь меня? — резко сказал Брэм.
Герцог моргнул, оглянулся на лидера Братьев Судного дня и поморщился.
— Извини.
— После того, как Фелиция спарится, спасение Тайнана должно быть нашей первоочередной задачей.
Гулкий голос Брэма оторвал Герцога от мыслей.
— Маррок, какую стратегию ты и другие разработали для вызволения Тайнана из логова Матиаса?
Поскольку Маррок излагал свой план, чтобы выманить Матиаса из укрытия, используя Дневник Апокалипсиса в качестве приманки, мысли Герцога снова повернулись к Фелиции.