Уйти, чтобы не вернуться
Шрифт:
Обстреливать корабль шрапнелью из гранатомета тоже бессмысленно, потому что экипаж корабля укрыт толстыми деревянными бортами. Правда, гранаты, начиненные напалмом, могли спалить деревянный корабль дотла, разлейся напалм по палубе, однако попасть на высокую палубу по навесной траектории практически невозможно. Стрелять же в толстый деревянный борт – лишь без толку тратить дефицитные боеприпасы, которых у нас и так кот наплакал.
К счастью, пираты о наших проблемах не подозревали и шли на перехват каравана на быстроходных речных лодках. На каждый ушкуй с новгородскими дружинниками приходилось по два пиратских
Свежий ветер наполнил паруса тримарана, и «Чуда-юда» резво набрала ход. Гвардейцы укрылись от стрел за фанерными щитами, после чего я взял курс на пиратский флагман, над которым развевался флаг Рыжего Черта.
Корабли быстро сближались, и лучники пиратов уже встали во весь рост, чтобы начать обстрел, когда «Чуда-юда» поравняется с ними бортом.
«Ну хрен вы угадали, ребята! Щас, все брошу и буду изображать из себя мишень!» – подумал я, повернув штурвал, чтобы пересечь курс пиратам.
Я не был адмиралом Нельсоном, а потому не стал выдумывать ничего нового и применил стандартную тактику морского боя из будущего. Лучники пиратов не могли стрелять по ходу своего корабля, а наш тримаран развернулся к противнику бортом, и я приказал открыть огонь. До флагмана пиратов оставалось около пятидесяти метров, а это наиболее убойная дистанция для «дефендера».
Гвардейцы успели сделать всего три залпа, прежде чем дистанция между кораблями снова начала увеличиваться, и я приказал прекратить огонь. Однако и этого противнику хватило под завязку. Каждая пуля нашла себе жертву, и как минимум треть экипажа пиратского корабля оказались убиты или ранены. Четыре тела даже вывалились за борт, после чего пиратам стало не до погони за купеческими лодиями.
Добивать экипаж флагмана мы не стали, так как у нас были более важные цели, а подранки далеко от нас не уплывут. Лучшее – враг хорошего, поэтому наша тактика осталась прежней, и следующий корабль пиратов постигла судьба флагмана.
Главной задачей я считал нанесение максимального урона врагу, чтобы не позволить пиратам удрать с поля боя, а потому мы методично расстреливали из «дефендеров» гребцов, оставляя лучников на закуску. Пока мы безнаказанно уничтожали экипажи вражеских кораблей, гребцы на купеческих лодиях изо всех сил гребли к берегу, а ушкуи с охраной прикрывали их от возможной атаки пиратов с тыла.
Морское сражение с применением огнестрела для новгородцев было в новинку, поэтому Никифор Сторожевский не сразу понял, что наш одинокий корабль не стал бессмысленной жертвой рехнувшегося капитана, решившего покончить с собой таким экзотическим способом, а это пираты попали под раздачу и сейчас с ужасом ожидают неминуемой смерти. Поэтому ушкуи кончанского сотника вернулись на поле боя, только когда недобитые пираты полностью прекратили сопротивление и начали подавать сигналы, что сдаются в плен. Лишь на корабле Рыжего Черта несколько придурков прикрылись щитами и попытались обстрелять нас из луков, но после двух ответных залпов герои отправились на небеса, а выжившие пираты запросили пощады.
Высаживаться на захваченные суда я не стал, а предоставил эту честь дружинникам
Бой закончился, но опасность нападения не миновала окончательно, поэтому «Чуда-юда» снова подняла паруса и стала курсировать между берегом и купеческими лодиями, высматривая нового противника. Однако желающих умирать в такую прекрасную погоду больше не нашлось, и к вечеру наши корабли пришвартовались к пристани Новгородской слободы, на месте которой в моем времени располагался Кронштадт.
Пока экипаж швартовался и увязывал спущенные паруса «Чуды-юды», я перепрыгнул на причал и подошел к ожидавшему меня сотнику Сторожевскому.
– Ну ты, Александр, и чудеса творишь! Дай я тебя расцелую по-братски! Был грех, мы уже и с жизнью простились, а ты без нашей помощи супостата побил! Еремей мне рассказывал, что ты его от смерти спас и две дружины по полсотни воев побил походя, только я в его слова не поверил. Думал, что привирает Ушкуйник по молодости, а ты, словно Георгий Победоносец, громы и молнии мечешь в ворога! Сам бы не видел, ни в жизнь не поверил бы, что такие чудеса бывают, – заявил сотник и, обняв меня, расцеловал.
– Никифор, ты прямо как Брежнев меня взасос целуешь! Я вроде не девка красная, да и ты уже не молодец! У тебя родственников из этой семейки случайно нет? – пошутил я, высвобождаясь из медвежьих объятий новгородца.
Сторожевский не понял юмора:
– Брежневых у меня в родне нет. Правда, знавал я тверского боярина Брежнева, да тот давно помер. Не пойму, Александр, про что ты меня спросил?
– Да ладно, забудь, Никифор! Это я так пошутил неудачно. Был у меня знакомец с таким прозвищем, который любил с мужиками целоваться да обниматься. Как браги выпьет, так хоть беги от него. Давайте лучше о деле потолкуем да отметим наше спасение как положено, а то удачи не будет. Трактир в слободе имеется?
– Трактир в слободе, конечно, есть, там сейчас Ушкуйник хозяйничает. Ты дружинников своих забирай, и пойдем спасение с того света отметим. За свой корабль не беспокойся, мои вои посторожат. Казну тоже с собой не бери, ты ворога побил, а мы только к шапочному разбору поспели, нам и проставляться! Никифор свою казну пообещал растрясти, да и я серебра не пожалею, гулять так гулять!
– А не рано нам праздновать? Может быть, у Рыжего Черта подельники поблизости крутятся, и нам лучше поостеречься? Кстати, много ли свеев в полон взять удалось? Сам разбойный воевода выжил или как?
– Убили вы Рыжего Черта насмерть, хотя вопросов у меня к нему много имелось. Пуля из пищали твоей скорострельной прямо в лоб супостату угодила и разнесла башку на куски, только по броне и опознали. В полон мы забрали два десятка разбойников, причем половина из них пораненные. Тяжелых мои вои дорезали и утопили в море, чего с ними возиться, все одно в петле болтаться будут. Двоих подручных Рыжего Черта я уже расспросил с пристрастием, и они бают, что вы всю дружину Рыжего Черта побили, так что с этой стороны беды не будет. Знаешь, Александр, что ганзейцы учудили? – спросил, прищурившись, сотник.