Уйти красиво и с деньгами

Гончаренко Светлана

Лиза бросилась на кровать и раскинула руки. Раньше такая вольность была под запретом – днем дозволялись лишь табурет, лишь прямая спина. Теперь все погибло и все можно.

Постучала Артемьевна:

– Лизушка, спишь?

– Нет. Что тебе?

– Барышня фрязинская третий раз прибегат, а к Анюте зайти не хочет. Тебя спрашиват.

Лиза устремилась к двери, но няня сильной рукой ухватила ее за юбку, легко, как куклу, крутнула и поставила прямо перед собой.

– Смотри, не дури, девка! Прежний парнек у тебя на уме. Забыть его надо!

– Отпусти, няня! Это все вздор!

– Слушай

меня, – снова тряхнула ее няня. – Твой-то, Игнат, мушшина ласковый, сладкий, как сахар. Таки-то сладкие больней всего бьют! Этот, вижу, не отступится. Не угодишь ему – в гроб вгонит.

– Что за ужасы ты говоришь!

– Много видала, вот и говорю. Я сразу пойму, какой мушшина жену пожалет, какой бить будет. Твой будет! Глаз у него кошачий, так и горит.

Лиза все-таки вывернулась и убежала к Мурочке.

– Где тебя носит все утро! – накинулась та. – Бегаю за тобой, как белка.

– Что случилось?

– Он приехал. Твой Рянгин, – произнесла Мурочка свою привычную фразу.

Лизу обдало жаром: вот когда все решится!

Мурочка предупредила:

– Только в обморок сейчас не свались – на тебе лица нет. Послушай лучше меня! Он, конечно, убит. Он, конечно, вправе не слушать твоих оправданий, но… если ты настаиваешь… В общем, я тоже решила заделаться светской особой: ровно в пять устраиваю чаепитие у нас в большой беседке. Так в Англии делают. Она в гостях у кузины, отец по больным поехал, однако все будет чинно-благородно – не придерешься.

– Зачем чаепитие? – удивилась Лиза.

– Для солидности. Своим скажешь, что у нас прием. Тетка твоя теперь нос задрала, нас с Володькой на порог не пускает – мы, мол, детвора, а у нее высший свет. Поэтому ты не просто придешь в саду пошептаться, а посетишь чаепитие. Отпустит тетка?

– Думаю, да.

– То-то! Рянгин, если тебя видеть захочет, тоже придет. А противный тип в канотье, что за тобой следит, к нам не сунется.

– Как ты все предусмотрела!

– Еще бы. Теперь быстро пиши Рянгину записку. Я и от себя приглашение пошлю – и знаешь, с кем? С нашей горничной Гашей. Саня, конечно, надежнее, но она не согласится. А Гаша очень милая: она всегда в кого-то влюблена, врет всем напропалую и ее терпеть не может.

Лиза бросилась в свою комнату, схватила почтовый конверт и бумагу. Сердце колотилось туго и часто, а вот слова никак не шли на ум. «Будь у Фрязиных в пять часов», – написала она. Глупо, сухо – в корзину! «Я тебя люблю и хочу рассказать, почему…» Длинно, ненужно – в корзину! Она комкала листок за листком, писала его имя и боялась самих этих букв – они будто укоряли ее и, совсем чужие, недосягаемо сияли на листе – Ваня, Иван, Ванечка Рянгин.

Наконец из ящика стола Лиза достала пачку своих фотографий. В последние недели сниматься приходилось много: Игнатий Феликсович заказал массу портретов невесты в новых платьях, шляпках, во всевозможных позах и на разных фонах. Он любовался этими карточками наедине с собой, показывал приятелям и каким-то неведомым деловым партнерам: пусть завидуют! Они завидовали и облизывались – так он говорил. Часто будущие супруги позировали вдвоем, и оба казались на фотографиях

старше своих лет. Игнатий Феликсович выглядел почти грузным, с определившимся животиком, а Лиза мраморной, холодной и злой.

Сейчас Лиза выбрала снимок, который нравился ей больше других. На нем не было никакого Пиановича, зато глаза ее вышли не обычные, фотографически-стеклянные, устремленные в фальшивую даль, а вполне живые. Они кротко глядели прямо в аппарат, из которого никогда не вылетала птичка. На этом снимке, прямо по собственным плечам, по кружевам и жемчугу, нисходящему в туман, который всегда напускают для красоты фотографы, Лиза наискось написала: «Все твое!» Нетерпеливо брызгая чернилами, в углу мелко приписала: «Сегодня в пять у Фрязиных» – и сунула снимок в конверт.

Мурочка устроила самое настоящее чаепитие. Беседка с полосатыми занавесями выглядела очень нарядно, поскольку скатерть тоже была полосатой. Варенье подали крыжовенное и смородинное, а в центре стола красовалась громадная коробка шоколадных конфет, которую днем Пианович принес Лизе. За столом восседало избранное общество – Лиза, Мурочка и Володька. Они обсуждали последние городские новости, то есть кровавые убийства и похищение бриллиантов.

– Как видите, я оказался прав, – надувался от гордости Вова. – Бриллиантовая шайка существует! И действует она в полном соответствии с моей теорией. Ее нетское ответвление прячется в склепе Збарасских.

– Ты же говорил, там бомбисты, – напомнила Лиза.

– Я проверил все варианты. Бомбисты отпадают! Месть изгнанных из гимназии за пьянство – тоже. Мне удалось подобраться к ним достаточно близко.

Это малодушные, мелкие натуры, которые не только бомбы для Вурдалака приготовить неспособны, но и меж собой передрались.

– Нет, концы с концами у тебя не сходятся, – сказала Лиза. – Ты говорил, члены шайки ездят по городам, грабят ювелиров и моментально скрываются. К чему им склеп?

Вова торжествующе поднял палец:

– Есть уточнение! Бриллиантовая шайка – могущественная тайная организация. Я думаю, в каждом городе она имеет группу, которая готовит налет, а потом растворяется в толпе обывателей. До другого налета.

– В Нетске никогда такого не было, – заметила Мурочка. – Это настоящие звери! Бедному старику Натансону голову разрубили надвое, а сына зарезали по всем медицинским правилам – пресечением сонной артерии. Так папа сказал.

– Уверен, куртизанку Пшежецкую тоже они задушили, – добавил Володька. – Должно быть, она отказалась идти грабить Натансона, и ее постигла расплата.

– Нет, тут другое! Каша считает, что Зося тайно была замужем за каким-то ужасным человеком, который заставлял ее дурно себя вести. Потом он ее убил, – сообщила Лиза. – Сперва Каша думала, это Матлыгин, а теперь у нее на подозрении Варнавин-Бельский.

– Нет! – вскинулась Мурочка. – Варнавин служитель искусства!

– Почему бы служителю искусства не быть злодеем? – философски спросил Вова. – А Бенвенуто Челлини? Он зарезал нескольких человек, а его самого отравили белым соусом.

– Бенвенуто при царе Горохе жил! Тогда все друг друга травили, – не сдавалась Мурочка. – Сейчас это не принято.