Уйти красиво
Шрифт:
В комнате кто-то сидел на стуле, но в сумраке нельзя было разобрать, кто именно. Сыщик пошарил рукой по стене, нащупал выключатель и врубил свет — такой яркий, что сам от неожиданности вздрогнул.
На стуле сидел Ольшевский в красном халате. Лицо его невозможно было рассмотреть из-за надетого ему на голову целлофанового пакета, успевшего изрядно запотеть. Отметив, что манекенщик привязан к стулу веревкой, Поздняков первым делом бросился освобождать несчастного от пакета.
Утреннего красавчика было не узнать. Теперь его лицо
Развязав манекенщика, Поздняков, изрядно поднатужившись, потащил его на тахту. Парень оказался тяжелым. Сыщик распахнул окна, впустив в комнату свежий вечерний воздух, а с ним — и шорох листьев. Похлопал Ольшевского по щекам, подумывая, а не вызвать ли для верности «скорую». К счастью, парень начал постепенно розоветь, по крайней мере в тех местах, где у него не было синяков, потом взгляд его стал более осмысленным и сосредоточился на Позднякове. Сыщик прочитал в нем мучительное узнавание.
— Ну что, получше стало? — осведомился он, усаживаясь на край тахты рядом с Ольшевским.
В ответ тот снова закашлялся, но теперь уже не так надсадно.
— Ты, случайно, не делал себе ингаляцию от насморка? — поинтересовался Поздняков, рассматривая веревки, брошенные на пол. Они были плотными, синтетическими, и от них на голых руках Ольшевского остались ярко-красные полоски.
Манекенщик не был готов к тому, чтобы оценить тонкий поздняковский юмор. Он закатил глаза и, повернувшись на бок и подтянув ноги к животу, застыл в позе эмбриона.
Поздняков, взяв его за руку, посчитал пульс и, оставшись довольным своим подсчетом, оставил спасенного бедолагу отдыхать. Сам же двинулся на кухню, чтобы сварганить Ольшевскому чего-нибудь взбадривающего. Нашел в холодильнике початую бутылку коньяка, извлек зубами затычку. В очередной раз выглянул в окно, с радостью зафиксировав, что дубовская «Вольво» на прежнем месте. Теперь можно было спокойно заняться избитым манекенщиком.
Вернувшись в комнату, он застал Ольшевского лежа изучающим свое отражение в маленьком зеркальце. Выражение лица у него было такое, словно он сожалел о собственном спасении.
— Накрылась съемка! — воскликнул он со стоном.
— Благодари Бога, что сам не накрылся, — философски заметил Поздняков, водружая на стол коньяк.
— Вы-то тут какого черта делаете? — плаксиво спросил Ольшевский, отворачиваясь к стене.
— Вот те раз, не слышу благодарности в голосе. Если бы я немного припозднился или перенес свой визит на завтра — а такая мысль у
Похоже, такая перспектива манекенщика не устраивала. Он вздрогнул и нервно засучил ножонками.
— Кто тебя так отделал?
— Послушайте, — Ольшевский резко повернулся, — вам-то какое до всего этого дело? Что вы все ходите и вынюхиваете? С тех пор как вы возникли, у меня сплошные неприятности. Ишь прикидывается, что он ни при чем. Оставьте, оставьте меня в покое! — у парня явно начиналась истерика.
Поздняков плеснул в стакан коньяка, наполнив его почти до краев.
— На, это тебя немного успокоит, — предложил он манекенщику.
Тот покосился на стакан через плечо, наконец взял и, морщась, точно коньяк застревал у него в горле, стал медленно, в растяжку, пить.
Снова вспомнив про «Вольво», сыщик решил присесть на подоконник, чтобы не выпускать машину из виду.
— Ну так кто тебя отделал? — повторил Поздняков, когда стакан в руках Ольшевского благополучно опустошился.
— Кто, кто? Ваши! — огрызнулся манекенщик. — А еще обещал, что, если все расскажу, меня никто не тронет. Как же, не тронули! Налетели как шакалы, избили, все выспрашивали, в каких отношениях я был с Хрусталевой, чтоб ей… — произнеся последнее слово, он осекся и с испугом посмотрел на Позднякова.
Николай Степанович подумал, что недооценил он крутого дружка юной прелестницы Жанны Хрусталевой. Тот не утерпел и устроил разборки с ее мнимым экс-любовником. Горячий парень, однако, точно, не сносить ему головы.
— Я тут ни при чем, — объяснил он Ольшевскому, — хотя догадываюсь, кто тебя обработал. Что ж, когда имеешь дело с красивыми женщинами, всегда рискуешь, что тебе кто-нибудь начистит твою собственную физиономию.
— У меня же завтра съемка, — снова заканючил манекенщик.
— Радуйся, что не похороны, — подбодрил его сыщик.
Ольшевский какое-то время полежал молча на тахте, видимо, усиленно ворочая своими пережившими изрядную встряску мозгами. Тяжелая мыслительная работа выразилась в неоригинальном вопросе:
— Кто вы такой?
— Я-то? Будем считать, частный детектив. Читал когда-нибудь книжки про частных детективов?
Ольшевский выкатил на него свои болезненные глаза, испещренные сеточкой лопнувших сосудов.
— И чего вам опять от меня надо?
— Да все того же: правды — и ничего, кроме правды. Надеюсь, это не слишком много?
— Какой еще правды? — тоскливо вздохнул Ольшевский.
Позднякову надоела эта скучная и неостроумная игра в непонимание, к тому же отнимающая время.
— Говори быстро, зачем ты приезжал в Хохловку в прошлое воскресенье, и я от тебя отстану.
— Я? В Хохловку? — Похоже, Ольшевский не умел отвечать на вопросы, прежде не переспросив.
— Ну ты, ты, в Хохловку, — подтвердил Поздняков. — И не пытайся выдумывать сказки, тебя там видели.