Уйти красиво
Шрифт:
Дача Ларисы Кривцовой в Хохловке, элитном генеральском предместье Москвы, не имела ничего общего с привычными дачными постройками, которые неизменно возникают в воображении среднего обывателя при слове «дача» и которыми утыкано едва ли не все Подмосковье. Поздняков увидел довольно большой особняк из белого кирпича, впрочем, особенно не выделявшийся среди множества ему подобных.
«Неплохо живут у нас генералы», — мысленно прикинул про себя Поздняков, окидывая взглядом ухоженный, утопающий в зелени дачный поселок. Хотя удивляться следовало,
Дом был обнесен высокой каменной оградой, так что окна первого этажа и просторный двор оставались скрытыми от посторонних глаз. Гостиная, где нашли мертвую Ларису, находилась на первом этаже. Вряд ли кто-нибудь мог видеть с улицы, что происходило в доме той злополучной ночью.
Воскобойников поджидал Николая Степановича у открытой калитки и, похоже, всерьез решил его опекать. Поздняков не возражал: в конце концов, Воскобойников был единственным мало-мальски знакомым ему человеком в этой весьма пестрой и неординарной компании.
— Думаю, поминки будут как раз в гостиной, — объявил Воскобойников, пропуская Позднякова вперед. — Где стол был яств, там… — старик закашлялся.
Они пересекли просторный двор, в глубине которого Поздняков успел рассмотреть гараж и белую, увитую декоративными цветущими растениями беседку. Повсюду поддерживался идеальный порядок: кусты вдоль вымощенной брусчаткой дорожки аккуратно подстрижены, под окнами первого этажа разбиты клумбы.
«Лариса и подобная буржуазность — есть ли вещи более несовместимые? — подумал Поздняков. И тут же сам себе возразил: — Но разве не к этому она стремилась, сбежав прямо из-под венца от одного юного сыщика?»
Тогда, пожалуй, она достаточно хорошо знала, чего хотела. Разве Поздняков мог в обозримом будущем предложить ей хотя бы сотую часть этого богатства?
А вот и сам дом вблизи, как говорится, во всей красе. Тут тоже было на что посмотреть. Прежде всего — на террасу, расположенную на первом этаже с фасада, уставленную легкими белоснежными столиками, стульями и плетеными креслами; по этой причине она здорово смахивала на летнее кафе. Открытая дверь с цветными витражами вела с террасы в дом, откуда уже доносилось характерное звяканье посуды.
Едва Поздняков и Воскобойников переступили порог дома, их встретила женщина средних лет в строгом платье. На ее лице читалась профессиональная печаль. Такие деловитые и распорядительные дамы непременно возникают на всякого рода пышных похоронах — обычно готовят поминальный стол, пока близкие усопшего провожают его на кладбище.
— Милости просим, помяните Ларису Петровну, — торопливо приветствовала женщина всех входящих в дом, указуя рукой, куда именно следует идти.
Пройдя в нужном направлении, Поздняков и Воскобойников оказались в просторной комнате: и стены, и ковры, и мебель, и камин, и даже элегантный рояль у огромного окна, выходящего на террасу, были выдержаны здесь в молочных тонах.
— Что, впечатляет? — произнес с легкой усмешкой Воскобойников. — Да уж, что-что, а шикануть покойница любила.
— А рояль? — зачем-то спросил Поздняков шепотом. — Она что, разве играла на рояле?
— Да нет, — покачал головой Воскобойников, — рояль для антуража. Сколько помню, на его крышке всегда стоял бокал с шампанским или красным вином и лежала какая-нибудь рукопись. Такая, знаете ли, утонченная небрежность, точнее художественная…
— Так это и есть гостиная?
— Да.
Поздняков покосился на белый пушистый диван, напоминавший большую породистую собаку, мирно дремлющую в тепле. Значит, именно на нем и нашли мертвую Ларису. Скорее всего эта трагическая сцена выглядела эффектно, если только смерть вообще увязывается с этим словом.
Между тем Ларисины близкие и знакомые уже вовсю рассаживались за длинным столом, перерезавшим комнату по диагонали и сильно диссонирующим с ее изысканной обстановкой. Присоединившиеся к остальным Поздняков и Воскобойников оказались как раз напротив бывшего мужа Ларисы, Георгия Медникова, и красивой рыжеволосой женщины под густой темной вуалью. По всей видимости, эти двое были достаточно хорошо знакомы, ибо вполголоса что-то обсуждали.
Поздняков чувствовал себя ужасно, в буквальном смысле не зная, что говорить и куда девать руки. К тому же он терпеть не мог поминок, находя редкостным идиотизмом обычай обильно есть и пить сразу после похорон. В таких случаях его почему-то не покидало ощущение, что по крайней мере половина пришедших проститься с дорогим покойником мечтает поскорее с ним покончить, чтобы с сознанием выполненного долга наконец усесться за стол.
Воскобойников протянул руку к бутылке водки и подмигнул Позднякову: мол, будешь?
— Я же за рулем, — вспомнил Николай Степанович.
— За помин души выпить нужно, хотя бы пригубить, — наставительно изрек Воскобойников и, решительно опрокидывая свою рюмку, прибавил: — Ну, Лариса Петровна, пусть земля тебе будет пухом, красавица.
Поздняков тоже поднес свою рюмку ко рту и замер, увидев на камине Ларисин портрет в рамке. На снимке она была совсем юной, именно такой, какой он ее увидел впервые, — с беззвучным, радостным возгласом «Здрасьте!» в широко раскрытых, вечно меняющих цвет — от изумрудного до черного — глазах. Казалось, она смотрела с портрета исключительно на него, Позднякова, смотрела и звала… Он пригубил раздирающе горькой водки и закашлялся, виновато прикрыв рот ладонью.
— А вы закусывайте, закусывайте. Отличная икорка, — участливо отозвался вовсю опекающий его Воскобойников.
Поздняков не стал есть икру, наколол на вилку маленький, словно бутафорский, огурчик, оказавшийся безвкусным, да еще отдающим одеколоном — явно импортный, из банки. Поздняков проглотил его и побыстрее плеснул в высокий стакан минералки из запотевшей бутылки.
Все закусывали молча, неторопливо, а женщина по правую руку от Медникова ничего не ела, так и сидела, не подняв вуали, зажав в длинных пальцах маленькую хрустальную рюмочку с водкой.