Уютная душа

Воронова Мария

Вот и опухоль — плотный шарик, два сантиметра в диаметре. Ага, есть капсула, участок обызвествления — скорее всего опухоль доброкачественная, если это не эхинококк. Нужно работать очень аккуратно — и тогда после операции человек станет полностью здоровым.

Извлекая опухоль, Миллер продвигался медленно, по миллиметру. По его спине струился настоящий холодный пот — эта вегетативная реакция заменяла ему дрожь в коленках.

Наконец шарик оказался у него в руке.

— Препарат! — скомандовал он, и сестричка тут же протянула развернутую салфетку и новый скальпель.

«Вот молодец!» — подумал Миллер. Правила требовали, чтобы хирург, удалив опухоль, сразу же разрезал и

визуально исследовал ее. Это полагалось делать отдельным скальпелем, чтобы потом не перенести в рану злокачественные клетки или патогенные микроорганизмы опухоли. Но, как правило, сестрам жалко было подавать новый скальпель, и они начинали уговаривать хирурга воспользоваться тем же самым, обещая после этого тщательно его протереть. Миллеру приходилось или добиваться своего со скандалом, или, в особо тяжелых случаях, откладывать вскрытие опухоли на «после операции». А новенькая сестра мало того, что знала правила, так еще и неукоснительно выполняла их.

Ответственный этап закончился, и Миллер с ассистентом приступили к механической работе — ушиванию раны. Обычно в эти пятнадцать минут нервное напряжение, испытанное всеми участниками операции, требует выхода. При удачном исходе доктора начинают похихикивать, перебрасываться глупыми шутками, и хирургическое вмешательство заканчивается под праздную болтовню.

…Непонятно, с чего все началось, но Миллер вдруг обнаружил себя втянутым в теософскую дискуссию. Почему его так задели слова анестезиолога, что Бог поможет пациенту поправиться?

— При чем тут Бог? Операцию сделал я, и судьба этого человека зависит от меня.

Услышав такую самодовольную реплику, новенькая вдруг засмеялась:

— Знаете, чем Бог отличается от хирурга? Бог знает, что он — не хирург.

— Очень остроумно, — буркнул Миллер и собрался было отчитать девчонку за развязное поведение, но вдруг понял, что на самом деле ему весело, а не обидно. — Если я все выполнил как надо, то больной поправится и без участия высших сил. А если нет, то в неблагоприятном исходе тоже буду виноват я, а не Бог!

— Ой, Дмитрий Дмитриевич, не скажите! — возразил анестезиолог. — Сколько раз бывало: все сделано идеально, а человек берет и помирает. И вы, и я можем вспомнить такие случаи.

— Вспоминая такие случаи, все равно нужно искать в них не промысел Божий, а врачебные ошибки. — Поверх маски Миллер бросил быстрый взгляд на анестезиолога. — Если Бог и есть, то он насылает на человека не загадочную смерть, а плохого доктора, который в силу невежества, лени или халатности не может принять адекватные меры! А если мы не хотим брать ответственность на себя, то по крайней мере должны искать причины неблагоприятного исхода не в действии потусторонних сил, а в физиологических законах. Чаще они бывают нашими союзниками — всем известна истина, что природа исправит две ошибки хирурга и не простит только третью. Но иногда действительно бывает: тяжелое сопутствующее заболевание, стресс, кровопотеря, которые трудно диагностируются… Приведу пример из моей практики. — Миллер поймал себя на том, что говорит, словно читает лекцию, однако продолжил в том же духе: — Я только окончил институт, поступил в аспирантуру. На первом году мне уже доверяли самостоятельно оперировать, и однажды наш завкафедрой попросил меня удалить липому головы своему другу. Казалось бы, нет операции проще — иссек кожу с липомой, остановил кровотечение и зашил рану. Я прооперировал и отпустил человека домой, не допуская и мысли, что могут быть осложнения. Вдруг на третий день он приходит с полным нагноением раны. Это после липомы! На голове, где практически никогда не бывает нагноений! Молодой здоровый мужик! Друг завкафедрой!

Что было!.. — Миллер поежился, вспоминая. — Но мне помогала на операции опытнейшая сестра, она подтвердила заведующему, что я работал безупречно. Разумеется, все решили: это случилось из-за того, что пациент был другом заведующего, ведь какой врач не верит в примету «Бойся толстых, рыжих и блатных пациентов»? В общем, мистика и мистика. А через два месяца выяснилось, что у этого человека распространенный рак почки, и нагноение раны получило вполне разумное объяснение.

— С таким закоснелым атеистом неинтересно разговаривать, — пробормотал анестезиолог, проверяя показания монитора. — Наверное, если поднатужиться, всему на свете можно найти разумное объяснение, только станет ли от этого лучше жить? Я предпочитаю думать, что кто-то все-таки есть наверху…

— И считать себя игрушкой в руках судьбы? — неожиданно зло спросил Миллер. — Бог дает, Бог не дает. Ах, я не могу выйти замуж из-за венца безбрачия, а вовсе не потому, что у меня невыносимый характер! Но разве мы не должны сами отвечать за свою жизнь? А если признать, что Бог есть, то нужно признать и то, что он очень жестоко обходится с людьми, и просить у него милости бесполезно. Нет, Бога придумали сами люди, чтобы оправдывать свои слабости и темные стороны своей натуры. У меня есть знакомая, так вот ее мамаша, рассорив ее с очередным кавалером, неизменно говорила: «Это тебя Бог отвел». То есть не она виновата в несложившейся судьбе дочери, а некие мистические силы!..

Миллер сам не понимал, с чего это он так завелся. Конечно, речь его была глупой и детской, к тому же на самом деле он верил в Бога… И счеты у него были не к Богу, а к людям.

— Хирургический пинцет на кожу, — сурово скомандовал он. — И вот еще что, — ему было никак не остановиться, — если Бог есть, значит, согрешив, всегда можно покаяться, и он простит. Но я не могу поверить, что можно всю жизнь заниматься душегубством, а потом узреть истину, раскаяться и превратиться в праведника.

— Да что ж вы Богу покоя-то не даете! — осмелев, воскликнула сестричка.

Буквы «о» были у нее большими-пребольшими, как колеса у телеги, и профессор вдруг ясно представил себе Бога — уютного бородатого старичка, ворочающегося под лоскутным одеялом на печке. «Отстань, Димка, — бормотал старичок, натягивая на голову одеяло, — все тебе будет, дай поспать».

— Действительно, не стоит больше его тревожить, — Дмитрий Дмитриевич уже намазывал ушитую рану йодом, — а то разозлится еще и пришлет нам проверку из министерства.

Они с ассистентом пили чай. Миллер слегка забавлялся смущением молодого доктора, которому в присутствии светила нейрохирургии кусок в горло не лез. Потом они вместе записали протокол операции, и профессор, неожиданно для себя, вызвался отнести операционный журнал на место.

— А вы несите историю в реанимацию, — скомандовал он.

Вообще-то не царское дело — таскать меддокументы. Обычно Миллер поручал эту миссию молодым врачам, но сегодня он решил еще раз сам побывать в операционной.

«Я хочу увидеть старшую сестру и договориться, чтобы она все время ставила эту новенькую на мои операции. Думаю, никто не будет возражать, разве что сама девчонка… Но я ничем ее не обидел, а мои требования, завышенные, по мнению других сестер, показались ей нормальными. Никто, даже злейшие мои недруги, не может сказать, что я несправедлив и пристрастен или не умею держать себя в руках. Я строгий и занудливый, это да, но мои требования всегда разумны. И ей самой, раз она такая классная сестра, интереснее будет работать с опытным хирургом, чем с каким-нибудь молокососом».