Узбекский барак
Шрифт:
Их сходство было не столько внешним, сколько по существу - в характерах. Мать меньше всего волновало чье-то мнение о ней - и Марина не искала в чужих взглядах оценку собственной персоны. Похоже, парень, скрывшийся тогда в толпе, был из той же породы, что и она с бабушкой...
– Папуля, здравствуй, как вы там, не скучаете?
– Здравствуй. Скучаем, и еще как, - ответил он, взглянув на проснувшуюся жену.
– Даже когда спим.
– Все время забываю про эти часовые пояса...
– вздохнула Марина.
– Не сердись, ладно? Тут такое пекло, все позабудешь. А Олег, как всегда, забыл мне
– И ему от нас, - буркнул Игорь Андреевич, переглянувшись с женой.
– Его зовут Олег...
– сказал он жене вполголоса, прикрыв ладонью трубку.
Ему вспомнились слова доктора Фролова о любви и о творчестве, останавливающих время. Год назад он был в командировке в Испании, где узнал, что такое сиеста, и сейчас подумал: тамошняя жара, когда лень даже взглянуть на часы, справляется с этим не хуже.
– Не сердись, пап, ладно? Лучше скажи, что твой целитель?
– Он не целитель, а настоящий врач, - Игорь Андреевич недовольно взглянул на жену.
Оказывается, они еще раньше успели созвониться и поговорить по поводу его сегодняшнего визита.
– Скажи Марине, чтобы поменьше болтала, - сказала Полина.
– Это сейчас дорого стоит.
– Скажи это сама, - протянул ей трубку Игорь Андреевич.
Жена проговорила с дочерью еще минут двадцать.
– Ты же знаешь, с некоторых пор с Мариной постоянно что-то случается, проговорила она, - и как отец мог бы ей сказать, что не с ее здоровьем разъезжать на верблюдах при жаре 38 градусов.
– Сказала бы и ты как мать, - буркнул он.
– Я ей говорила, но она лишь тебя слушает, - ответила Полина, повернувшись к нему спиной.
– Так уж твоя мать ее настроила. Выключай свет... Кстати, она спросила, подумал ли ты, чем отдавать ее долги?
– Опять долги...
– проворчал он.
– Сама заняла, пусть думает, как отдать.
Он долго не мог заснуть. Он лежал на спине, закрыв глаза, наблюдая за бликами автомобильных фар с улицы, медленно ползущими по потолку.
Все видевшие фотографии его матери в молодости говорили, что Марина копия бабушки Ларисы. Игорь Андреевич почти не помнил молодого материнского лица. А старые фотографии весьма приблизительны: об одних рассказывают много, о других почти ничего. Мать относилась к последним. Ее лицо было чересчур живым и изменчивым. Она, как и Марина, принадлежала к такому типу женщин, чью прелесть трудно уловить. Легкие, мимолетные выражения их лиц не поддаются запечатлению. На фотографиях же у матери всегда натянутое выражение, с каким она обычно смотрелась в зеркало, постоянно оставаясь недовольной тем, что там видела.
Тогда все обожали фотографироваться, вместе или поодиночке, - возможно, из неосознанного стремления остановить время, как полагал доктор Фролов. Или из желания казаться лучше, чем есть. Впрочем, это одно и то же.
И все же, разглядывая ее на старых фотокарточках - темноглазую, осунувшуюся и бледную, одетую в телогрейку или большую, не по росту, спецовку, - он не мог не видеть, как ей подходит давно вышедшее из обихода определение "интересная".
Марина росла худущей, выше всех в классе,
– Кое-кто уже сделал аборт, - добавила она в полной тишине.
– А я так и буду при вас всю жизнь?
– Не будь дурой, - строго сказала ей бабушка, пока опешившие родители приходили в себя. И добавила эту самую фразу: "Давай не будем бояться жизни, всегда встречать ее с открытым забралом, и наше от нас не уйдет".
– Что вы такое говорите, Лариса Михайловна?
– ужаснулась жена.
– Только то, Полина Николаевна, что вы уже давно должны были сказать своей дочери, - отрезала мать и снова обратилась к внучке: - Ты, Маришка, слава Богу, пошла в меня. А значит, у твоих ног будут мужчины, каких мы только захотим.
Мать была стихийной феминисткой еще до того, как это движение стало всемирным. Ей было уже за семьдесят, но она оставалась восприимчивой и терпимой к любым переменам, какими бы шокирующими они ни казались ее сверстникам и сверстницам. Она никогда не жаловалась и всегда возражала: хуже, чем наша старость, уже ничего не будет.
"Бабушка, если хотите знать, понимает меня лучше, чем вы!" - твердила Марина, ссорясь с родителями, и неизменно уходила к ней. С малых лет она чаще жила у бабушки, чем у родителей, постоянно разъезжавших по командировкам. И по праву считала родным домом квартиру в Сокольниках.
Стараясь вернуть расположение дочери, Полина перед ней заискивала, отчего та тихо зверела.
– Твоя мать во всем идет мне наперекор со дня нашей свадьбы. Если я скажу так, она обязательно - наоборот!
– расплакалась однажды ночью Полина после объяснений со свекровью по телефону.
В последнее время у нее появилась прихоть - на ночь глядя выяснять отношения.
– Она всячески старается восстановить против меня Марину! Она все ей позволяет, лишь бы отнять ее у меня!
– Ты не можешь найти с дочерью общий язык, а кто-то тебе виноват... отвечал Игорь Андреевич.
Он захотел ее обнять, но получилось слишком нарочито, и Полина его оттолкнула.
– Кстати, она вовсе ее не задабривает, - добавил он.
– Напротив, она к Марине очень требовательна. Но скоро это пройдет...
– Скоро?
– жена сразу прекратила всхлипывать, приподнялась на локте и повернулась к нему лицом.
– Что ты имеешь в виду? Хочешь сказать, результат гистологического анализа положительный?
Игорь Андреевич похолодел, услышав ее вопрос.
– Разве она тебе не говорила?
– спросила жена после паузы.
– Нет...
– покачал он головой.
– Когда она тебе это сказала?
– Ох, совсем забыла...
– охнула Полина, приложив руку ко рту.
– Она же велела ничего тебе не говорить. Не хочет травмировать любимого сыночка. Не выдавай, ладно? Она слишком много курила, и вот результат. А я не раз ее предупреждала. Хоть бы дурной пример не подавала! Теперь Марина курит не меньше... Но разве твоя мать кого-нибудь послушает.
Последовавший затем разговор с матерью ни к чему не привел.