Узбекский барак

Черняков Юрий Веняаминович

Он коротко взглянул на Игоря Андреевича, ожидая его комментария. Тот промолчал.

– ...А если ваша мама и ваша дочь схожи внешне, то понятно, отчего в вашем сознании произошло наложение и слияние их образов...
– Он приблизился и заглянул в глаза пациента.
– Посмотрите теперь вверх... Так, теперь вниз.

И снова отошел.

– Да, да, вы правы, - кивнул Игорь Андреевич.
– Это было лицо Марины, ее выражение, взгляд, но все остальное - голос, прикосновения рук - моей матери, ее бабушки.

– И все равно ваша реакция

показалась мне чрезмерной, - хмуро заметил доктор Фролов.
– Для вашего состояния.

– У вас, кажется, тоже взрослая дочь?
– спросил Игорь Андреевич, кивнув на фотографию юной девушки в серебристой рамке на столе.
– Она останется для вас ребенком. Теперь представьте, она взяла вас, как маленького, на руки, по-матерински стала гладить и успокаивать.

– Пожалуй...
– согласился доктор Фролов и взял снимок в руки. Действительно станет не по себе.

И снова стал ходить по кабинету, что-то бормоча про себя. Потом обернулся.

– Ладно, попробуем еще раз. Я сейчас заварю зеленый чай. Отличное средство, когда нужно снять стресс. Или вы предпочитаете чего покрепче? Могу налить водки. Осталось немного в холодильнике.

– Водку не пью, - помотал головой Игорь Андреевич.

– А я грешен, люблю...
– доктор не сводил с него внимательного взгляда. Он подошел к небольшой электрической плитке, на которой кипятят инструменты, поставил на него чайник.

– А пока расскажу вам похожую историю одного моего пациента. Кстати, этот человек известный в мире искусства, но даже не спрашивайте, тот ли это, о ком вы подумаете, или кто-то другой. Все равно не отвечу... Так вот, здесь, в этом кресле, он тоже достиг неполного отождествления с собой в трехлетнем возрасте. И увидел свою мать в объятьях неизвестного мужчины. В своем доме. Тогда, в детстве, он ничего не понял.

– Но мать он узнал?

– Не сразу. Говорит, увидев его, она сразу отвернулась. И только через пятьдесят лет он расслышал, что она тогда сказала своему любовнику. Затем он увидел усмешку незнакомого чернобородого мужика, поднявшегося с родительского ложа, где прежде мальчик видел только отца.

Его мать полагала, что сын слишком мал и ничего не поймет. Откуда ей было знать, что он снова увидит эту сцену через десятки лет, будучи уже зрелым мужчиной?

Словом, придя в себя, мой пациент ничего не стал мне объяснять, а сразу ушел, не прощаясь, и с тех пор у меня не появлялся. Потом при случайной встрече он рассказал об этой истории. Без моей помощи он ничего бы не узнал, хотя она запечатлелась в его памяти.

Теперь представьте: маленький мальчик входит в свой дом с улицы, где допоздна играл со сверстниками, и видит с порога любовную возню на родительском ложе, где вместо отца был этот незнакомец. Тот медленно встал, даже не попытавшись прикрыть свои звероподобные чресла, взял мальчика за руку и вывел на задний двор. И тот послушно вышел с ним, полагая, раз этот человек лежит с матерью на месте отца, значит, его следует слушаться.

Где

в это время был его отец, он уже никогда не узнает. Его родители никогда не ссорились и не разводились.

Словом, этот негодяй приказал ему ничего и никому не говорить, и при этом больно ущипнул за детородный орган. И мальчик ему это обещал, плача от боли и страха.

Голос доктора Фролова дрогнул, и он на некоторое время замолчал.

– Сейчас вы можете представить себе моральные страдания этого сильного человека, привыкшего распоряжаться своей судьбой. Его мать была еще жива и жила в его доме, с сыном, невесткой и внуками. А он со стороны наблюдал за происходящим и беспомощно старался что-то изменить в своем прошлом. Пятидесятипятилетний мужчина старался заставить себя, ребенка, вцепиться зубами в глотку любовнику матери. Это унижение от бессилия оказалось настолько велико, что он, как и вы, потерял сознание.

Его детскую психику тоже не оберегали детские непонимание и неискушенность. Вот это и вызвало столь болезненную реакцию. В жизни подобное соединение детской души и взрослого разума встречается крайне редко. И свойственно лишь шизофреникам и поэтическим натурам. (Он невесело усмехнулся.) Только последним ведома боль разрыва между тем и другим... С этим нелегко жить, но еще труднее такой разрыв сберечь, ибо только через него по капле истекает божественная смола поэзии, а обратно втекает лишь холод внешнего мира.

Последние слова доктор Фролов негромко пробормотал в сторону, как если бы забыл о существовании пациента. Затем прошелся по кабинету. Игорь Андреевич смотрел на его прямую спину.

Уж не о себе ли он говорит?

– ...И это продолжается, пока в силу обстоятельств возраст души и ума не сравняются, и тогда поэт умирает в человеке. Он опускается, спивается или ищет смерти.

– Почему вы не рассказали мне эту историю в мой первый визит?
– спросил Игорь Андреевич после некоторого молчания.

– Возможно, я не хотел спугнуть клиента, показавшегося мне перспективным, - сощурился доктор Фролов.
– Кажется, вы решили, будто я вас использую в качестве подопытного кролика?
– громко спросил он после паузы.
– Тогда мне придется прекратить свои эксперименты на живом человеческом материале, как выражаются ваши коллеги в подобных случаях.

– Это вы меня извините, - примирительно пробормотал Игорь Андреевич.
– Я просто не понял, почему вы рассказали эту историю именно сейчас.

Доктор Фролов теперь стоял возле окна, глядя на улицу.

– Теперь вы убедились: между прошлым и настоящим существует постоянное напряжение, - произнес он.
– Прожитые годы изолируют их друг от друга, но если их убрать, произойдет короткое замыкание, способное убить. Возможно, вам лучше не знать о прошлом отца и матери.

– Поступки и грехи наших родителей рано или поздно все равно нас догоняют...
– махнул рукой Игорь Андреевич.

– Чем позже, тем лучше, - заметил доктор.