Узел
Шрифт:
– Там сложная система взаимоотношений, – стал оправдываться фон Мекк. – Многие убытки выглядят как недостачи, а не как следствие грабежей. Потом часть потерь отправителей покрывают страховые компании. Наконец если даже убытки повесили на дорогу, но она казенная… Сами понимаете: казенное, значит, ничье. Заплатят и молчат.
– Куда же смотрят начальники дорог? – возмутился жандарм. – Ну и что, если казенное? Это же народные средства.
Надворный советник молча глядел на подполковника, словно хотел сказать: а сам не понимаешь, куда они смотрят?
– Питерец вмешался:
– Эмоциями делу не поможешь. Московско-Казанская дорога частная, там есть
Стефанов глянул в заготовленный текст доклада:
– Способов несколько. Самый легкий и притом действенный – это тащить товары через дыру в заборе.
– Через дыру? – удивился Лыков. – Так просто?
– Да.
– Но почему ее не заколотят?
– Потому что рядом тотчас же появится другая.
– А можно подробнее?
– Можно. Выглядит все так. Начиная с девятьсот пятого года вокруг каждой из товарных станций барыги скупили дома. Дома эти особенные, в них проживают артели крючников, которые станцию и обслуживают. Официально как рабочие по перевалке грузов, но на самом деле все они воры.
– И крючники, и воры в одном лице?
– Точно так. Эти лихие ребята живут при станции, спят, едят, баб нанимают от хозяина. Артель как артель. Но воровская. Ночью они заходят на станцию – у всех же есть пропуска. И тащат что плохо лежит. Через дыру в заборе, о которой я уже говорил. С той стороны уже стоят ломовые извозчики. Грузы тут же доставляются к держателю артели, и там их когда переделывают, чтобы товар было не узнать, а когда и не прячут вовсе. Прямо так и отдают покражу.
– Куда?
– Перекупщикам, конечно, – тоном знатока ответил коллежский советник.
– Вот-вот. Перекупщики уж заранее знают, что и в каком количестве за ночь стащили. И рано поутру приезжают к дому барыги со своими возами. Ежели явиться туда в этот момент, то вы подивитесь, насколько все отлажено. Телеги чинно подходят к воротам согласно очереди, товары грузят не таясь, никто не скрывается.
– А дальше что происходит с теми товарами? – живо поинтересовался фон Мекк.
– Дальше все катится по проторенной дорожке, – ответил Стефанов. – Перекупщики лишь промежуточное звено. Их задача – раздробить товар. У каждого имеется свой круг проверенных покупателей, которые пульнут краденое еще дальше. Вплоть до конечного потребителя.
– А что воруют чаще всего? – уточнил Лыков.
– Мануфактуру. Самый ходовой в Москве товар. Ткани в штуках и отрезах, да и готовым платьем не брезгуют. Многое отсылают в провинцию, вплоть до Урала и Сибири. Дешево же! Дешевле, чем купить у производителя. Вот наши купцы и оскоромились. Но не только наши. Уходит и в Лодзь. Там нашьют на платье свою этикетку, и оно обратно к нам вернется. Вы в магазине купите и не догадаетесь, что ворованное.
– Так. А еще что?
– Хлопка много тащат, что едет сюда из Туркестана. Вокруг Москвы десятки складов особого рода. Там хлопок моют, сушат и сортируют. Заново уминают в кипы и опять же толкают в Лодзь. Но в покражу идет все, что можно выгодно продать. А бывает, что вывозят прямо в ворота, мимо сторожей. Вот, извольте.
Коллежский секретарь зашуршал бумажками:
– Я взял для образца несколько своих прежних дознаний. Сами бумаги у меня отобрали, когда выгнали, но черновики остались. Тут все говорит само за себя. Вот, к примеру, дело от шестого марта прошлого года. Со станции Москва-Товарная Нижегородской дороги украли десять мест, или двести восемьдесят восемь кусков мануфактуры
– Кто такой этот Рябушев? – оживился подполковник. – Фамилия знакомая.
– Артельщик городской станции московских казенных железных дорог и большая бестия. Так вот, взял Рябушев краденое и увез его средь бела дня со станции.
– И как он забрал без документов пятьдесят пудов? – заерзал в кресле фон Мекк.
– Артельщик имел законное поручение забрать десять мест миткаля. Переправил десять на двадцать и спокойно вывез мимо сторожей.
– Эх-ма…
– Вы слушайте, господа, что дальше было. Рябушев доставил груз на Таганскую площадь, в дом торговца фруктами Алюлина. Тот был лишь посредник, себе ничего не взял, а направил артельщика к своему приятелю по фамилии Мякотин. Тот Мякотин содержит мастерскую готового белья на Сретенке. Он и купил весь товар оптом, заплатив за него тысячу рублей. Дальше все просто: ткань пошла в дело.
– А шелк куда делся? – вспомнил Запасов. – Из него наволочки не сошьешь.
– Шелк Рябушев продал торговцу мануфактурой Расторгуеву, у того магазин в Каретном ряду. И поныне там, вполне процветает. В партии было двадцать четыре куска материи «сюра» – дорогая штука! – и еще четыреста девяносто пять платков. Расторгуев тем же днем разбросал весь похищенный товар по своим людям. Часть взял Кулюшкин из магазина на Второй Тверской-Ямской, часть – держатель шапочной мастерской Сатылкин, а остальное забрал торговец остатками в Ветошном ряду некий Иванов.
– Это что, все наши купцы – воры? – растерялся жандарм. – Хапнули заведомо краденое, даже не поморщившись?
– Так выгодно же, вдвое дешевле, чем если честно покупать. Кто тут устоит?
– В этом и беда, – взволнованно заговорил фон Мекк. – Воры сами по себе были бы не так опасны, если бы общество не потакало им. А оно потакает! Чуть не каждый соблазнится, ежели дешевле. И что делать? Купят, спрячут, перешьют-перекрасят, а полиции слова никто не скажет.
Лыков вернул разговор в деловое русло:
– Василий Степанович, что стало с теми, кого вы поймали?
– Прежде скажу, кого я еще прихватил в той истории, – ответил коллежский секретарь. – В деле мелькнул один прощелыга, Прохор Елисеев. Он был посредник при Рябушеве, специалист по краденому. Когда я сделал у него в доме обыск, то нашел граммофон и полсотни пластинок. Знакомый товар! Его похитили у фирмы Кенца, что на Мясницкой. Фирма послала груз в Нижний Новгород, на ярмарку. А по вскрытии на месте оказалось, что из десяти посланных граммофонов доехали только четыре. Из ста пластинок осталась половина. А две тысячи граммофонных иголок, весьма дорогих, пропали полностью. Вместо похищенного воры сунули в ящики кирпичи.