Уж эти мне мужчины
Шрифт:
– Нет, ты что! – замахал руками Хосе Мануэль. – Это невозможно!
– Почему невозможно? – с подозрением спросил Костолом.
Журналист слишком поздно понял свою ошибку. Он чуть было не нарушил клятву, данную Альберто.
– Ну, так, просто я точно знаю, что маркиз ей не нравится, – неубедительно промямлил Чема.
– Не смеши мои ботинки! – вмешалась Мириам. – Маркизы нравятся всем.
– Хоть ты-то не лезь в мужские разговоры, – взмолился Чема. – И без тебя полно неприятностей.
– Ты меня не убедил, – сказал Костолом. – Хочешь,
– Нет, зачем! – испугался Хосе Мануэль. – Я же тогда стрелять не смогу.
– Ты же вроде говорил, что ты противник насилия, – заметил Гарик.
– Я передумал, – быстро сказал журналист, радуясь перемене темы разговора. – Я даже в испанской армии служил.
– А вот я отлично стреляю, – похвасталась Мириам. – Меня Лоренцо Сарасола научил. Я даже по тарелочкам попадала.
– Ох, не нравятся мне бабы с оружием, – проворчал Костолом. – Не женское это дело.
– Заткнись и дай мне пистолет, – возмущенно потребовала модель. – Тебе-то он вообще не нужен. У тебя и так между ног оружие тотального уничтожения. Что тебе стоит – вломись еще разок без штанов на виллу Генсека, и вся охрана от ужаса замертво попадает. Это мы уже проходили.
Чема хихикнул.
Костолом издал сдавленное рычание.
– Если ты еще раз напомнишь мне об этом, я тебя отлуплю.
– Чем? – с живым интересом поинтересовалась модель.
Журналист на всякий случай отвернулся.
Гарик с трудом взял себя в руки.
– Ладно, возьми пистолет, – сдался он, протягивая ей оружие Жорика. – Но стрелять будешь только по моей команде.
– Я подумаю над этим! – усмехнулась Мириам.
Вася испытывал блаженство. Над ним низко склонилась полная белая луна, горы и кратеры которой, расплываясь и вновь фокусируясь, иногда обретали очертания человеческого лица, ласково улыбающегося Васе.
Луна говорила человеческим голосом. Она задавала Джокеру все новые и новые вопросы. Между ними возникла невидимая, но нерушимая связь. Вася чувствовал, что у него не должно быть никаких тайн от этого волшебного существа, подарившего ему свое доверие и любовь. Вася говорил и говорил. Слова текли из него широкой полноводной рекой, вымывая самые сокровенные признания из потаенных уголков его души.
– Я люблю ее! Вы даже не представляете, как я люблю ее! – восторженно сообщил Джокер.
– А как же маркиз? – спросил Генсек. – Разве маркиз не влюблен в Машу? Ты не ревнуешь к нему?
Одним из излюбленных принципов Родина был принцип «разделяй и властвуй». Он искал возможности вбить клин между попавшей к нему в лапы троицей, чтобы впоследствии, возможно, сыграть на возникшей между теперешними союзниками розни.
– Влюблен? Конечно, нет! – усмехнулся Вася. – Альберто не может быть влюблен в нее.
– Почему? – удивился Леонид Борисович. – Маша очень привлекательная женщина.
– Потому что брат не может влюбиться в сестру, – пояснил Джокер.
– Брат? Ты хочешь сказать, что маркиз де Арнелья – брат
– Ну да! – подтвердил Вася.
– Очень интересно. Ну-ка, расскажи мне обо всем поподробнее, – попросил Генсек.
Маша с тоской посмотрела на узкое зарешеченное окошко полуподвального помещения, в котором ее и Альберто заперли по приказу Родина. Еще полчаса назад она убедилась, что выбраться отсюда невозможно, и теперь предавалась черной меланхолии.
– Дернул же нас черт связаться с этим пентоталом! – воскликнула она. – Как говорится, не рой другому яму.
– Да, неприятно получилось, – согласился маркиз. – Если Джокер не дай Бог проболтается, что мы брат и сестра, дело примет совсем плохой оборот.
– А какая разница! – безнадежно махнула рукой Арлин. – Все равно живыми нам отсюда не выбраться.
– Ну не скажи, – возразил Альберто. – Мы не нужны Генсеку. Его интересуют только деньги, а я могу заплатить ему очень много за наше освобождение. Но если он узнает, что ты моя сестра, он будет постоянно шантажировать меня, угрожая тебе.
– Ты наивный, – сказала девушка. – Возможно, втемную Родин стал бы еще тебя шантажировать, но такие люди, как он, не оставляют в живых свидетелей. Он деньги-то возьмет, а нас все равно прикончит.
– Ну, это мы еще посмотрим! – с наигранной бодростью воскликнул маркиз.
Дверь со скрипом отворилась, и в сопровождении двух вооруженных телохранителей на пороге появился Генсек.
– Привет, братишки и сестренки! – весело воскликнул он.
– Вас срочно просит к телефону Снусмумрик, – прервал веселое застолье Кузьма Блоходавов, передавая трубку Папе Сочинскому. – Похоже, у него плохие новости.
– Черт! – выслушав сообщение Снусмумрика, выругался вор в законе. – Черт, черт, черт!
– Неприятности? – осторожно поинтересовался Серый Кардинал.
– Хуже некуда, – мрачно сказал Папа Сочинский. – Генсек захватил Джокера, маркиза и Машу и послал людей за журналистом.
– Постойте, постойте, – забеспокоился Иван Копилкин. – О какой Маше вы говорите? Уж не о моей ли дочери? И если это так, то кто ее захватил?
– Потом объясню, – сказал Папа Сочинский. – Срочно свяжи меня с капитаном милиции Михаилом Полуподвальным, – попросил он Кузьму.
Михаилу Полуподвальному казалось, что все происходящее нереально. История Жорика о разыскиваемой милицией переодетой мужчиной девушке, неизвестно зачем напросившейся в гости к мафиози-гомосексуалисту, и о подозреваемом в убийстве маркизе, переодевшемся женщиной и также направившемся в дом Генсека, была самой невероятной историей, услышанной им за всю долгую службу сначала в советской, а потом и в российской милиции. Хотя разум и подсказывал Михаилу, что слишком безрассудно ввязываться в прямую конфронтацию с всесильными криминальными структурами, романтическая натура милиционера толкала его на безумства.