Ужас Данвича
Шрифт:
«Мистер Эрмитэйдж, – сказал он, – я тут прикинул, что должен взять эту книгу с собой. В ней есть некоторые вещи, которые я должен Попробовать в определенных условиях, а здесь их добиться невозможно, и было бы непростительным грехом – позволить каким-то бюрократическим правилам и запретам остановить меня. Позвольте мне взять ее с собой, сэр, и я клянусь, что никто ничего не заметит. Нечего говорить, что я буду очень аккуратен с ней. Я подумал, что этот экземпляр вполне мог бы заменить…»
Он остановился, прочитав в лице библиотекаря твердый отказ, и тут его козлиные черты приняли коварное, хитрое выражение. Эрмитэйдж, наполовину готовый сказать, что он может сделать копию с нужных ему страниц, вдруг подумал
«Что ж, если вы так к этому относитесь. Может быть, в Гарварде не будут такими нервными, как вы». И, ничего больше не сказав, встал и вышел из здания, нагибаясь перед каждым дверным проемом.
Эрмитэйдж услышал дикий лай огромного сторожевого пса и внимательно изучил гориллоподобную походку Уотли, пересекавшего ту часть университетского двора, которая была видна в окно. Он подумал о всяких безумных историях, которые слышал, вспомнил старые воскресные статье в «Эдвертайзере», все те знания, которые он почерпнул у грубых и неотесанных жителей Данвича во время своего единственного визита туда. Невиданные на земле вещи – по крайней мере, на трехмерной земле – нахлынули на него, смрадные и ужасные, сквозь ущелья Новой Англии, и бесстыдно нависли над вершинами гор. Теперь он, казалось, ощутил близкое присутствие вторгающегося ужаса и заметил адское наступление древнего и прежде пассивного ночного кошмара. Он спрятал «Некрономикон» с дрожью отвращения, однако комната все еще была наполнена неопределенным, но порочным зловонием. «По зловонию узнаете Их», – припомнил он выдержку из текста. Да – запах был точно такой же, как и тот, что поразил его возле фермерского дома Уотли меньше трех лет тому. назад, Он подумал об Уилбуре, зловещем, звероподобном, и насмешливо хмыкнул, вспомнив деревенские сплетни по поводу его происхождения.
«Узкородственный брак?» вслух пробормотал Эрмитэйдж. «Боже правый, какие простаки! Покажи им „Великого Бога Пана“ Артура Мейчена, и они подумают, что тут какой-то банальный данвичский скандал! Но что же все-таки – что за ужасное неопределенное влияние на этой трехмерной земле или вне ее – оказал Отец Уилбура Уотли? Родился он на Сретение – спустя девять месяцев после кануна мая 1912 года, когда слухи о странных звуках из-под земли дошли до Эркхама – что же было на вершине холма той майской ночью и кто был там? Какой крестный ужас связал себя с нашим миром, войдя в получеловеческую плоть и кровь?»
В течение последующих недель доктор Эрмитэйдж пытался собрать все возможные данные об Уилбуре Уотли и неопределенных явлениях в районе Данвича. Он связался с доктором Хогтоном из Эйлсбери, который присутствовал при последних минутах Старика Уотли, и нашел в последних словах старика, сообщенных ему врачом, немало заслуживающего обдумывания. Поездка в Данвич ничего нового не дала, но тщательное изучение «Некрономикона», особенно тех страниц, которыми так откровенно заинтересовался Уилбур, дало ему новые ужасные ключи к природе, методам и желаниям странною зла, которое смутно угрожало этой планете. Беседы с несколькими учеными, специализирующимися в архаических источниках в Бостоне, обмен письмами со многими другими разных местах, вызвали у него растущее чувство изумления, которое, медленно пройдя через разные стадии тревоги, в конце концов привело к состоянию острого духовною страха. Лето шло, и он смутно чувствовал, что необходимо что-то предпринять в отношении кошмара, таящегося в верховьях Мискатоника, и того чудовищного создания, которое люди знали как Уилбура Уотли.
Глава 6
Собственно данвичский ужас пришелся на период между праздником урожая и
В начале августа то, чего можно было ожидать, началось. В первые часы третьего августа доктор Эрмитэйдж был внезапно разбужен диким, яростным лаем свирепого сторожевого пса из университетского двора. Страшное и глубокое рычание, полубезумный хриплый лай не прекращались: они усиливались, хотя сопровождались пугающими, но имеющими какое-то зловещее значение паузами. А затем послышался вопль, вырвавшийся из другой глотки – вопль был такой, что разбудил половину всех спящих Эркхама и впоследствии еще долго преследовал их во сне – подобною вопля не могло издать ни одно земное существо, или, по крайней мере, полностью земное.
Эрмитэйдж, наспех одевшись, устремился через газоны и улицу к зданиям колледжа. Были слышны завывания охранной сигнализации, установленной в библиотеке. Открытое окно зияло чернотой в лунном свете. То, что пришло, безусловно смогло проникнуть внутрь, поскольку лай, теперь быстро превращающийся в вой и глухое рычание, доносился уже изнутри. Какое-то чутье подсказало Эрмитэйджу, что происходящее здесь не стоит видеть неподготовленным зрителям, поэтому он властно остановил толпу, приказав отойти назад, а сам тем временем отпер двери вестибюля. Звуки, доносившиеся изнутри, к тому моменту поутихли, если не считать настороженного монотонного подвывания; но тут же Эрмитэйдж ясно различил в кустах целый хор козодоев, издававший дьявольски ритмичный свист, как будто в унисон с дыханием умирающего.
Здание было пропитано ужасным запахом, слишком хорошо знакомым доктору Эрмитэйджу, и вот три человека уже устремились через вестибюль к маленькому читальному залу, откуда доносился низкий вой. Примерно секунду – никто не решался зажечь свет, но в конце концов Эрмитэйдж собрался с силами и щелкнул выключателем. Один из троих – неизвестно, кто именно – громко закричал, увидев то, что было распростерто перед ними среди раздвинутых в беспорядке столов и перевернутых стульев. Профессор Райс позднее рассказывал, что он на мгновение полностью лишился сознания, хотя смог удержаться на ногах.
Существо, которое скрючившись лежало на боку, в зловонной луже зелено-желтого гноя, липкого как деготь, достигало в длину почти девяти футов, и собака порвала на нем всю одежду и частично задела кожу. Оно еще было живо, но судорожно подергивалось, грудь же его вздымалась в чудовищной синхронности с безумным пением ожидавших снаружи козодоев. Обрывки одежды существа и кусочки кожи с его ботинок были разбросаны по комнате, а прямо рядом с окном, где он, очевидно, и был брошен, лежал пустой холщовый мешок.
Возле центрального стола лежал на полу пистолет, и впоследствии по вдавленному, косо вышедшему из обоймы патрону удалось понять, почему он не выстрелил. Однако в тот момент все эти детали не были видны на фоне существа, лежавшего на полу. Было бы банальным утверждать, что описать его невозможно, однако сказать, что его не смог бы ясно себе представить тот, чьи представления слишком тесно связаны с привычными на земле живыми формами и с тремя известными нам измерениями, было бы совершенно справедливо.