Ужас приходит в полнолуние
Шрифт:
Терехин помолчал. Потом спросил с эдакой ленцой в голосе, которая могла обмануть кого угодно, но только не меня:
— А где этот твой Бутурлин сейчас, сынок?
Вопрос явно не предвещал ничего хорошего.
— Я его подробно опросил и… и отпустил, товарищ майор, — сказал я. — Временно.
— Ишь ты… Отпустил, значит?
— Я не хотел его здесь держать, товарищ майор, — попытался объяснить я. — Но Николай Сергеич, то есть Бутурлин…
— Ты мне уже говорил, как его зовут, — в голосе Терехина
— Бутурлин одет был легко, а утро прохладное после дождя… И вообще, он человек старый…
— Хм, старый, — неодобрительно буркнул Терехин. — А я по-твоему, что, молодой?..
Я промолчал.
— Мда-а-а… — протянул он. — Ну, ты даешь, сынок. Надо же, вместо того чтобы придержать единственного свидетеля, он его спокойненько отпускает. Из милосердия. Ты что — мать Тереза? Может, у тебя в машине печка не работает, или бензина стало жалко? Так я тебе денег одолжу. На бензин. Получается, вместо того чтобы душегуба ловить, я тебя азам работы должен учить, сынок? Забыл, что торопыга обувшись парится?
Я по-прежнему молчал.
Да Терехин и не нуждался в моих оправданиях. Он занимался другим: вставлял мне, как он сам любит выражаться, «в мягкой французской манере». Но вставлял по полной программе.
Волкодав, конечно, был прав на все сто — свидетеля нельзя было отпускать до приезда опергруппы. Но я помнил, как расспрашивал Николая Сергеевича, когда примчался сюда первым. И как потом он, считая, что я не вижу его манипуляций, сунул под язык таблетку валидола. Я ведь знаю, что без лекарства он из дома не выходит.
Вот тогда-то я его и отпустил.
А теперь вот чувствую себя перед Волкодавом как щенок, бесстыдно нагадивший в чужой гостиной на персидский ковер. Как будто взял — и специально отпустил настоящего преступника, замочившего невинного егеря. Хотя в отличие от майора Терехина я не первый год знаю старого Бутурлина и, хоть застрели ты меня, представить его в роли хладнокровного убийцы ну никак не могу.
— Струхнул твой Бутурлин, когда труп обнаружил? — без улыбки спросил Терехин, но тон при этом слегка сбавил.
— Наверняка испугался. Но по его виду я бы не сказал. Он хорошо держался.
— Ладушки, Михайлишин. Потрясем твоего старикана, хоть ты его и отпустил… Попозже. У тебя все?
— Нет, не все. Вот что я выяснил у Бутурлина, товарищ майор. Покойный Пахомов ведь из гостей шел. А в гостях-то он вчера был как раз у Бутурлина. Они старинные приятели.
Терехин внимательно посмотрел на меня. Задумался.
— А это ты тоже самостоятельно выяснил, сынок? — тихо спросил он, выделив слово «самостоятельно».
— Нет. Это мне сам Бутурлин сказал.
— Без нажима?
— Сам. Сразу же. Это было первое, что он мне сказал, когда я сюда приехал.
—
— Доктор Вардунас как раз этим занимается. Я ему сказал, чтобы тело на берег не вытаскивали, пока вы не приедете и сами не осмотрите.
— Тело, сынок, я уже осмотрел, — ворчливо сказал Терехин. — Тело как тело, ничего особенного.
А вот тут он слукавил.
Способ убийства был необычен, и он это прекрасно понимал. Просто сейчас Волкодав зол на весь свет, потому и лается. Я знаю: он всегда злится, когда какое-нибудь серьезное дело, особенно убийство, начинает раскручивать. Не любит Волкодав убийц. Ох, не любит. Не завидую я тому, кто егерю горло перерезал.
Он достал из кармана плаща плоскую металлическую баночку. Открыл ее, загасил окурок о дно баночки и спрятал его туда же. Сунул баночку обратно в карман. И тут же закурил новую сигарету.
Я услышал торопливые шаги и обернулся.
— Да, вот, кстати и сам доктор, — сказал я Терехину.
Из лощины, на ходу стягивая медицинские перчатки, поднимался высокий, невероятно худой человек с длинным костистым лицом, на котором выделялся крючковатый нос. Человек был дочерна загорелый и напоминал индейца племени сиу, по ошибке надевшего элегантный костюм и модные круглые очки в роговой коричневой оправе. Это и был наш судмедэксперт — знаменитый доктор Вардунас, которого Волкодав всегда вытаскивает на убийства.
— Доброе утро, Петрович, — весело обратился индейский вождь к Терехину, засовывая перчатки в пластиковый пакет. — Пришел полюбоваться на кровавое зрелище?
— Да нет, я вообще-то по грибы отправился, — огрызнулся Терехин. — Народ говорит, белый на Касьяновой пустоши косяком пошел.
— Ну что ж, Бог в помощь, Петрович, — невозмутимо парировал доктор.
— Когда предположительно он умер, доктор? — спросил Терехин, глядя мимо Вардунаса в сторону ручья. Увидев, что Терехин разговаривает с доктором, к нам немедленно подошли и остальные члены опергруппы.
— Думаю, что не более шести-семи часов назад, — сказал Вардунас.
— Значит, где-то в районе полуночи?
— Вроде того. Точнее сейчас трудно определить — труп всю ночь пролежал в холодной воде.
— Причина смерти?
— Шок. Потеря крови. Практически мгновенная остановка сердца. Точнее скажет патологоанатом. Дай сигарету, Петрович, — попросил он Терехина.
— Ты ж вроде как бросил?
— Бросил. И начал.
Терехин молча протянул ему пачку. На меня они не обращали ни малейшего внимания — словно я был не человек, а клен на обочине.