Ужас приходит в полнолуние
Шрифт:
Всю свою дурацкую нервозность я списываю на издержки почти тридцатилетней милицейской службы. Но это сейчас. А прежде я немало себе поломал голову, почему это луна так на меня влияет.
Когда неотъемлемой частью твоей профессии, которой занимаешься уже треть века, является умение наблюдать и анализировать увиденное, тебе, конечно, не составит особого труда соотнести свою нервную бессонницу с регулярными появлениями в ночном небе идеально круглой холодной блямбы. Но в один прекрасный момент мне все это надоело. Я просто плюнул на все и раз и навсегда постановил, что это просто нелепые совпадения. Магнитные бури там, или гравитационные приливы и отливы,
И все-таки мне кажется, что эти регулярные приступы мизантропии настолько влияют на мою психику, что я становлюсь нервным, как левретка. Говорить об этом мне ни с кем не хочется. Никогда. И даже с родной женой.
Ну, полнолуние. Ну, бессонница. Ну, работы невпроворот, нервничаю. А кто в наше время не нервничает? Только покойники. Катя вон давно поговаривает, что мне пора на пенсию. Но неправа она, нет. К тому же я начинаю свирепеть, завожусь, тем более что всей правды сказать все равно не могу. И от того завожусь еще больше.
Потом дни полнолуния проходят — а куда им деться? — и я снова становлюсь спокойным и рассудительным. И бессонницы как ни бывало. Засыпаю, едва коснувшись головой подушки. Впрочем, раз на раз не приходится. Иногда я вообще не замечаю полнолуния и ничего особенного со мной не происходит. По нескольку месяцев подряд.
Но в эту ночь я долго не мог уснуть.
Моя умная и все понимающая жена, сославшись на какую-то ерундовую причину, ушла ночевать к Тане. А я, как мог, сражался с бессонницей. Давил проклятую всеми доступными средствами: курил, выходил на крыльцо подышать свежим воздухом, снова ложился и, лежа в постели с закрытыми глазами, считал бесконечных верблюдов. Ничего не помогало. В конце концов даже, следуя услышанному от кого-то старому индейскому способу, честно просидел возле кровати на корточках двадцать минут. Но и это ни хрена не помогло. Только ноги затекли так, что, поднимаясь, я невольно пошатнулся и коленкой, самой чашечкой, так треснулся об угол кровати, что искры из глаз полетели. Ух, как я матерился, растирая вмиг распухшее колено! Потом снова улегся в постель и накрыл голову подушкой. Но даже с закрытыми глазами и с подушкой на голове спать не хотелось. Только колено ныло.
Какой уж тут сон.
Снотворное я никогда не принимаю из принципиальных соображений: ибо абсолютно убежден, что эта химия медленно, но верно разрушает мозг. Впрочем, и к спиртному я в достаточной степени равнодушен.
И лишь под самое утро, когда по крыше заколотила обвальная, но короткая летняя гроза, я окончательно измучился и впал в смутное забытье, больше похожее на, увы, знакомое оцепенение под наркозом.
Каких-то конкретных снов я не видел. Только ощущал вокруг себя огромную, мерно колышущуюся, вязкую желтую субстанцию. Я беспомощно трепыхался в ее глубине, как муха, попавшая в таз с абрикосовым вареньем. А вокруг волнообразно перемещались тысячи темных прожилок и точек, вкрапленных в маслянисто поблескивающую полупрозрачную жидкость. И вдруг внутри этой же волны я увидел нашего поселкового участкового Михайлишина, который кого-то упорно искал, призывно размахивая руками и беззвучно разевая рот. А за ним угадывались какие-то другие, не знакомые мне люди. Их тоже влекло течение этой желеобразной массы. Все это напоминало сцену из какого-то отвратительного фильма ужасов, которые в последнее время в избытке (что чересчур, то чересчур!) показывают по телевизору.
Потом внутри этой мерзкой массы
— Слушаю, Терехин!
— Петр Петрович, чепэ, — услышал я голос.
Сон как рукой сняло.
Так я и думал. Что-то непременно должно было случиться в эту поганую ночь. Голос в трубке я сразу узнал — это был сегодняшний ночной дежурный по ОВД, Боря Ефремов. Кстати, тоже оперативник из нашего отдела. Надежный сорокалетний мужик.
— Говори.
— Убийство в академпоселке. Опергруппу высылаю.
— От кого информация, Боря?
— От Михайлишина, который участковым на…
Вот уж действительно, сон в руку.
— Знаю его. Где он сам-то? — спросил я.
— На месте убийства.
— Давай его мне, — сказал я.
— Сейчас соединю.
В трубке послышалось щелканье, а потом и легкий треск помех, характерный для радиотелефона. И спустя несколько секунд в трубке раздался чуть смущенный голос Антона Михайлишина:
— Товарищ майор, извините, что разбудил. Это старший лейтенант Михайлишин. Но тут такое дело, что вам надо срочно приехать. Тут такое…
Я бросил взгляд на электронный будильник, автоматически отметив время — пять двадцать четыре утра.
— Во-первых, меня разбудил не ты, а Ефремов. А во-вторых, давай поконкретней, сынок, — перебил я его — не люблю сумбурных докладов. — Начни сначала. И не мямли. Излагай четко. Я тебя внимательно слушаю.
— Товарищ майор, на моем участке обнаружен труп гражданина Пахомова, проживавшего на улице Строителей, дом номер три. Труп найден в ручье, в лощине рядом с Почтамтской.
— Это бывшая Подвойского, так? — перебил его я.
— Да. Способ, которым убили Пахомова, ни на что не похож. Во всяком случае, в практике не встречался.
— В чьей? — желчно поинтересовался я.
— Что — «в чьей»? — не понял Михайлишин.
— В чьей практике?
Михайлишин замолчал, переваривая услышанное. Потом все же нашелся:
— В криминальной, товарищ майор.
— Значит, ты считаешь — убили?
— Тут никаких сомнений, — голос Михайлишина зазвучал более уверенно.
Я вздохнул, помял лицо рукой. Потер ушибленное и по-прежнему нывшее колено.
— А что значит «ни на что не похож»?
— Ну… Горло ему перерезали. Зверски. Но как-то непонятно.
— Ладно, это я на месте посмотрю. Кто обнаружил труп?
— Бутурлин Николай Сергеич. Семидесяти трех лет. Живет один, здесь же, в академпоселке.
— Во сколько он нашел тело?
— Примерно в пять десять.
— А что этот Бутурлин в такое время в овраге делал?
Я почувствовал, как Михайлишин замялся.
— Я выясню, товарищ майор.
— Сразу надо выяснять, лейтенант, а не ждать ценных указаний руководства. Тебя чему учили?
Я действительно был недоволен и умышленно опустил приставку «старший». Михайлишин явно лопухнулся. Хотя в общем-то парень он головастый, грамотный. Он знал всех и все в поселке, интересовался службой и несколько раз мне крепко помог. А самое главное, душа у него лежала к нашей оперативной работе. Я давно имел на него виды и даже уговорился с непосредственным начальством старлея, намереваясь еще в этом году перевести Михайлишина из участковых к себе в отдел и со временем сделать из него настоящего сыщика. По-моему, у парня для этого есть все данные. Сам Михайлишин об этом пока что ни сном ни духом.