Уже мертва
Шрифт:
Взгляд Женевьевы наконец-то устремился на меня. По ее щекам потекли слезы.
— Мне очень жаль, — произнесла я со всей нежностью, на какую только была способна. — Шанталь чувствовала себя несчастной?
Ее пальцы крепче обхватили стакан.
— В том-то и дело, что нет! Воспитывать ее было легко. Она любила жизнь, всему радовалась, постоянно строила на будущее сотню планов. Даже наш развод с мужем не восприняла как трагедию.
«Интересно, это правда или ретроспективное преувеличение?» — подумалось мне.
Я помнила из отчета, что родители Шанталь развелись, когда ей было девять лет. Ее отец жил где-то в
— Вы можете рассказать мне что-нибудь о последних неделях жизни Шанталь? Вы не заметили в ней каких-нибудь изменений? Может, у нее появились новые знакомые? Кто-нибудь стал ей звонить?
Женевьева молча покачала головой. Нет.
— Возникали ли у нее какие-нибудь проблемы в общении с окружающими?
Нет.
— Кто-нибудь из ее друзей вызывал у вас сомнения?
Нет.
— У нее был постоянный парень?
Нет.
— Она ходила на свидания?
Нет.
— Может, в учебе у нее что-нибудь не получалось?
Нет.
Беседа не клеилась.
— А о дне исчезновения Шанталь вы не желаете что-нибудь рассказать?
Женевьева взглянула на меня отчужденно.
— Что именно между вами произошло?
Она отпила из стакана, проглатывая лимонад очень медленно.
— Мы проснулись около шести. Я приготовила завтрак. Шанталь ушла. — Женщина сжала стакан так крепко, что он чуть не треснул. — Они с друзьями добирались до города на электричке. Школа, в которой Шанталь училась, находится в центре города. По словам одноклассников, она присутствовала на всех занятиях. А потом…
Легкий ветерок затрепал занавеску на раскрытом окне.
— Я так и не дождалась ее.
— У нее не было запланировано на тот день каких-нибудь важных мероприятий?
— Нет.
— Обычно она приезжала домой сразу после занятий?
— В основном да.
— А в тот день должна была вернуться вовремя?
— Нет. Намеревалась встретиться с отцом.
— Они часто виделись?
— Да. Зачем вы спрашиваете? Я уже рассказывала все это детективам, а что толку? Почему я должна повторять одно и то же вновь и вновь? Тогда никто не смог что-либо выяснить, и сейчас не сможет! — Женщина впилась в меня взглядом, и мне показалось, ее боль вот-вот достигнет такого накала, что станет осязаемой. — Знаете что? В те первые дни, когда я заполняла формы о пропаже человека и отвечала на кучу вопросов, Шанталь была уже мертва. Лежала, разрезанная на куски. Уже мертвая.
Она опустила голову, ее худые плечи содрогнулись.
«Все правильно, — подумала я. — Мы по сей день ничего не выяснили. Эта женщина хочет заглушить боль — сажает помидоры, учится жить дальше. А я своим допросом все только порчу. Пора уходить».
— Что ж, мадам Тротье, если вам не вспомнились никакие подробности, значит они не важны.
Я оставила ей визитку, произнеся при этом обычные слова, хотя очень сомневалась, что она позвонит.
Когда я вернулась домой, дверь в комнату Гэбби была закрыта. Я не стала к ней заглядывать, решив, что не должна нарушать ее уединение, прошла к себе в спальню и попыталась увлечься чтением, но мой мозг занимало совсем другое. В нем снова и снова звучали слова Женевьевы Тротье. Deja mort. Уже мертва. Пять жертв. Леденящая кровь истина. Подобно Моризет-Шанпу и Тротье, я чувствовала себя так, будто на сердце у меня лежит тяжелый камень.
27
Я проснулась под
Я приняла душ, сварила кофе, поджарила тосты и про смотрела «Газетт». Бесконечные разглагольствования о разъединении.
Я забеспокоилась. Что же станет с экономикой? С коренным населением? С теми, кто говорит только на английском? Волнение усилилось после просмотра объявлений. Никто ничего не желал купить, все что-то продавали.
«Может, и мне сматывать удочки? — подумала я. — Что меня здесь удерживает?»
«Бреннан, успокойся. Ты просто в дурном настроении. А все потому, что сегодня должна отвезти в автосервис свою машину».
Точно. Ненавижу все принятые в нашем техномире, приближающемся ко второму тысячелетию, условности: паспорта, водительские права, допуски, подоходные налоги, прививки от бешенства, сухие чистки, записи на прием к дантисту. Я тяну с подобными вещами до последнего. Но сегодня непременно должна была отвезти машину в автосервис.
К автомобилю я отношусь как истинная дочь США. Без него я чувствую себя неполноценной, неуверенной и уязвимой. Не знаю, что делать, если я без машины и кто-то начал ко мне приставать. Или если хочешь допоздна задержаться на вечеринке. Или съездить за город. Без автомобиля в наше время никуда. Роскошная машина мне ни к чему. Все, что мне от нее нужно, так это чтобы она служила мне более или менее исправно по меньшей мере лет десять.
Гэбби так и не появилась. Я собралась и ушла.
К девяти моя «мазда» уже находилась в автосервисе, а я — в метро. К счастью, час пик миновал, и вагон был полупустым. Я обвела скучающим взглядом рекламные плакаты на стенах: любимые монреальцами спектакли в театре Сен-Дени, духи «Шанель» в «Ла-Бэ», распродажа джинсов в «Ла-Бэ».
Мое внимание переключилось на схему метро. Цветные линии переплетались на ней, как провода на системной плате. Белыми точками обозначались станции.
Мой путь лежал на восток по зеленой ветке от «Ги-Конкордии» до «Попино». Оранжевая ветка петлей окружала Королевскую гору. Желтая ныряла вниз, под реку, и заканчивалась на южном берегу станциями «Иль-Сен-Элен» и «Лонгей». На «Берри» все три ветки — зеленая, желтая и оранжевая — пересекались. Место их пересечения было отмечено жирной точкой.
Состав продвигался по туннелю, колеса стучали на стыках рельсов. Я сосчитала остановки между «Ги-Конкордией» и «Попино». Семь штук.
Взгляд скользнул на север по оранжевой ветке.
«Ты сама превратилась в маньячку, Бреннан!» — сказал внутренний голос.
«Берри», «Шербрук», «Мон-Руаяль» и, наконец, «Жан-Талон», расположенная близ Сен-Эдуара. В этом районе жила Ганьон.
И?..
Я отыскала глазами то место, где располагался дом Маргарет Адкинс. Зеленая ветка. Станция «Пия IX». Я сосчитала, насколько она удалена от «Берри». На шесть станций.