Узкие врата
Шрифт:
…Особенно настораживала последняя строчка. «В случае преднамеренной неявки до 12.00 без указания причины Инквизиционный Суд вправе объявить судебный розыск на всей территории Республики.» Это значит, что — если не хочешь явиться, то быстренько мотай за границу? И что, интересно, значит — преднамеренная неявка? Например, если Рик сейчас, например, упадет и сломает ногу — объявят на него охоту по всей стране или все-таки нет?.. Вот взять да специально не явиться, пойти обратно домой или в гости к кому-нибудь, окопаться там — и посмотреть, что будет?..
Однако машинально юноша взглянул на часы. Наручных он не носил — они что-то быстро все у него ломались или терялись, стоило надеть, но как раз сейчас, перед входом в подземку,
Рику внезапно стало очень неприятно. Он усмехнулся сам себе — ого, на костер опаздываю, пропустите! Однако побежал по ступенькам вниз с удвоенной скоростью, едва не толкнув какую-то сердитую тетеньку с тележкой. Яркое, золотое, даже жаркое солнце грело ему затылок, а спереди уже пахнуло прохладным ветерком метро.
— Эй, потише, молодой человек! С ног сшибете…
— Простите, мадам… Не хотел…
Вспомнилась какая-то дурацкая шутка — «Куда это он так торопится? На свои похороны все равно не опоздает…» Зря это все. Просто надо поскорей с этим всем покончить.
Рик хотел купить на ходу — в киоске у входа в подземку — шоколадный батончик, свой любимый — «Принц», с забавным малым на обертке. Совершенно нежизненные доспехи шоколадного принца были не раз обсмеяны и забракованы всей их компанией, так же как и его непомерно длинный, неподьемный меч; однако сама конфета была отличная, особенно та ее разновидность, что с орешками… Но — увы, кто не успел, тот опоздал. Кажется, покупать шоколадки было совершенно некогда. Рик, которого полы расстегнутой синей ветровки хлопали по бокам, вбежал в вертящиеся стеклянные двери и поскакал вниз по эскалатору.
…Как ни странно, Рик любил подземку. Он в свои двадцать два был почти что ровесником молодого Магнаборгского метро и привык на нем ездить с детства: были у него любимые станции — особенно в центре, там есть одна такая с витражами, или еще одна — где на полу мозаичные цветы… А в детстве, когда Рик жил еще с мамой, он у нее часто простил монетку — «покататься», и шел наслаждаться прелестями «подгорных чертогов» — разъезжал вверх-вниз на эскалаторе, в бесшумных стремительных подземных электричках… Это пристрастие сохранилось до сих пор — любое расстояние он предпочел бы проехать под землей, чем на каком-нибудь дурацком трамвае, даже если и надо было потратить лишний денарий на жетончик…
Но сейчас метро его почему-то не радовало. Поезд подземки казался слишком медленным. Хотя это самое здание инквизиционного суда и находилось в центре, там, где самые красивые станции с витражами…
Слово «инквизиция» вызывала у Рика только весьма отдаленные ассоциации. Учебник истории, юго-запад, религиозные войны. Горская смута… Нет, это не о том. А что о том, так это — борьба с ересями, святой Раймонд (кажется), и ересь этих самых… «Боголюбов», или «Целомудренных», веков эдак семь назад. И еще что-то про «Охоту на ведьм». И еще — что костер называется «Аутодафе», «Деяние веры», и прочая чепуха — мешанина из клобуков, святых, вопросительных комиссий, великого Эмерика Благословенного, обратившего одной проповедью сто восемьдесят еретиков… Из которых, между прочим, во время проповеди вышел демон в облике огромного черного кота, нагадил в церкви и с воем убежал прочь. В общем, обычная средневековая каша, норма для среднеобразованного юноши, увлекающегося Древними Днями — немного более древними, чем все эти страсти. Рик и думать не мог, что это слово — инквизиция — может еще как-то прозвучать в нашей современной реальности. И бланк такой обычный, как будто из какого-нибудь молодежного комитета или из уголовного суда. Вот уж не знал, что есть такая штука. И вот уж не знаю, при чем тут я.
…Последнюю фразу Рик, кажется, произнес вслух. Сидящий рядом дедушка на него недоверчиво покосился. Юноша смутился и притворился, что внимательно созерцает прилепленный на стекло поезда рекламный листок — «Лучшие колготки в стране», и ногастая девица в этих самых колготках, улыбкой
…Солнце было очень ярким, какой хороший март, весна в этом году ранняя, на деревьях уже большие почки — когда Рик, стараясь не кривить широкие черные брови, протянул свой бланк — (максимально небрежным жестом, господа) — квадратному человеку в серой форме вроде полицейской, устало взглянувшему на него из пластмассовой кабинки при входе.
…А здание у них небольшое, всего три этажа. Похоже на особнячок, какие часто занимают богатые, но вполне безопасные комитеты. Три этажа, серый камень, узкие окна — старинный, видно, домик, — за стеклами белые жалюзи… Табличка — пластиковая, блестящая: DOMUS INQUISITIONIS. Как странно смотрится в центре современного города — латынь! Оградка — смехотворная, прозрачный металлический заборчик, прутья вроде копий. За ним — автостоянка и еще какие-то домики, газон… деревья. Уже в самом деле совсем большие почки.
…Дядька в серой форме, мочаля пальцем безволосый подбородок, пробежал глазами Рикову личную карту, нажал какую-то кнопку. Стеклянные двери (подумаешь, техника… Да у нас в колледже не меньше шику в преподавательской части…) бесшумно разошлись, Рик ступил на линялый серый ковер, дорожкой подбегающий к лифту. Лифт у них, подумаешь — важность, всего три этажа…
— Третий этаж, кабинет 315, юноша.
— Ага, понятно.
Лифт оказался тоже очень весь из себя роскошный. Даже с грумом. Еще один дяденька в серой форме, с мускулами — дай Боже, и у пояса — кобура, шику-то, шику… Ступая в лифт, Рик еще произносил гордо и независимо — «третий», и какая-то часть его душе еще радовалась, что на ногах у него — хватило ума обуть! — новенькие черные ботинки с тупыми носами, а не расшлепанные кроссовки, например… А сзади его уже что-то легко подтолкнуло. По-рыцарски быстрый (чувство опасности, противник — сзади) Рик дернулся, обернувшись — и тут же устыдился. Очередной серый дяденька, даже и не дяденька — ровесник Рика, лицо — как у спящего. Или как у статуи. На рукаве, у плеча — ООНовская синяя нашивка, оливковая ветвь.
— Заходите, молодой человек. Я провожу.
И только когда лифт мягко, без толчка, заскользил вверх, Рик понял, отчего ему стало слегка нехорошо. Мягкий, тошнотворный позыв изнутри — тревога… дурнота.
Панель лифта. Панель с кнопками этажей. Их не меньше десятка.
Серый дяденька — не «провожатый», а лифтер — перехватил его взгляд, глянул в глаза. То ли Рику показалось — то ли глянул с усмешкой. Как на дурачка… и… с жалостью. Ну что, попался, мальчик? Понял, как хорошо влип?..
Прекрати, приказал себе Рик, и сжал зубы так, что его нижняя челюсть стала квадратной. Что за… дурь? Я — Ричард Эрих, житель Магнаборга, гражданин Республики, колледжер, мне двадцать два года, и никто на свете не имеет права как-нибудь нарушить мои права. Даже если на вас, господа, одинаковая серая форма, а на мне — голубенькая рубашечка (черную надо было надевать…) Он нагло улыбнулся в ответ на взгляд… полицейского — в тот самый миг, когда лифт, пролетев свой недолгий путь, остановился так же беззвучно, и двери его поползли в стороны.