Узнай себя
Шрифт:
15.3.1983
Обрывок сна: «просочилось сквозь пальцы, сдулось, исчезло». Нетрудно догадаться о причине исчезновения: она такая, что сообщить ее кому бы то ни было не представляется возможным. Она как раз в самой середине того пространства, которое окружено жесточайшим табу — или, что для меня то же самое, причисляется мною к такому запретному. Молчание, глухой замок — удел этого перепада между самой совестливой порядочностью и самой откровенной, беспардонной непорядочностью.
Колоссальное табу, к которому невозможно — абсолютно невозможно — прикоснуться даже мысленно. Образы сна с деланной невинностью, как ни в чем не бывало,
Эти загадочные «ситуации» могут и должны быть конечно причиной стыда, воли к действию «исправления» и «совершенствования», вообще целой гаммы «нравственных» чувств, но еще раньше того они — молчаливые, загадочные первореальности, места, где сквозь почву и породу проглядывает что-то гораздо более прочное. Начинаешь понимать, что всё остальное не очень важно. Лучше видеть эти загадочные картинки чем многое другое.
20–21.3.1983, 10–11.3.1983, 8.3.1983
Тебе привиделось в полусне, что все, все вернулись, и второе поколение, и Набоков тоже. Какое счастье! Как запозднившиеся родители вернулись в дом. Уже темно, ночь, в доме холодно, несыто, страшно, снаружи воет ветер. Одиноко. Вдруг они все сразу пришли, и отец, и мать, и старшие сестры; принесли с собой свои заботы, разговоры, ты вроде бы затерялся среди них теперь, но как всё равно хорошо.
Постоянный отток, выстуживание. Ты в сущности живешь сломленным, поруганным с детства. Но, может быть, так и Христос всеместным изгнанником жил. То, что со стороны у кого-то кажется уютом, ты наверное не принял бы; возможно, уюта нигде нет. И возвращение то невозможно. Те уже прижились там. Возврата нет. В конце концов, родители умерли, а они-то как раз первостепенно важны.
7.3.1983
«А что если эти странные совпадения не случайны?» Так можно спросить о гриновском «The end of the affair». Так может спросить и человек о себе. Я так не спрашивал потому, что меня сбивала с толку фантастическая другая личность, которую надо тогда предполагать где-то пообок и выше.
Но в каком-то свете видишь, что все перемены и соображения о них умещаются в едином — скажем приближенно или, наоборот, отдаленно, божественном — замысле, который угадываешь post factum. Нет необходимости видеть в этом едином замысле какие-то отдельные усмотрения относительно частных человеческих судеб. Приложение богословия к биографиям — мучительное и, я бы сказал, очень тягостное занятие, особенно когда самому автору биографии она неясна. Это тягостное вымучивание богословия из каждой отдельной жизни, кажется, чисто современное занятие, потому что, начав читать в тот же день Иоанна Солсберийского, я чуть не всхлипнул как ребенок, которого, вконец забитого и заторканного, вдруг кто-то весело и легко взял за руку. Меньше сомнений, что Бог оставил или может оставить; больше свободы для каждого, без намека на ежеминутную «проверку совести»; доверие к природе как Божьей силе, при том что мы сначала отвернулись от природы, а потом перестали доверять ей — двойная стена.
5–6.3.1983
Люди сжигают себя как могут. Одни смелее, другие исподволь. Этим горением и греется и освещается мир. Если бы молчаливая старая дама не вставала с ночи к машине, утром заспанный шофёр не повез бы по булочным хлеб. Говорите мне,
февр. 1983
Ричарда Никсона поражал переход его собеседника из доктора Джекиля в мистера Хайда и обратно; личности, которая совестилась бы за эти переходы, совсем не чувствовалось. Чередование собеседников казалось ему похожим на чередование стилей допросов на следствии, и снова не было инстанции, которая взяла бы на себя оправдать разницу. Когда подходит автобус, образы людей в очереди меняются из «задумчивых, симпатичных, вызывающих сочувствие и отчасти жалость» в другие: «я занят делом, мне важно исполнить необходимое, извините, но я вас физически вытесню». В автобусе снова возвращается первый образ, и опять нет личности, к которой можно было бы апеллировать, просить сопоставить оба поведения. Сходным образом люди вдруг меняются под угрозой увольнения. Не всякий, а только имеющий совесть начальник скажет: зачем же вы подвернулись мне под горячую руку. Совесть инстанция, сводящая, соуведомляющая друг о друге разные состояния человека, заставляющая их (эти разные состояния) в человеке совещаться между собой.
9.2.1983
Интерес к людям обычно бывает неявным интересом к себе. Что останется от первого если не станет второго? если нас будет интересовать только невидимая жизнь мысли? Многое, что в человеке идет от суеты, тщеславия, неразберихи чувств, всё поверхностное уже не будет отождествляться нами с человеком, на месте всего этого мы будем видеть немую, замученную душу. Только к ней, забытой, но в ещей, мы будем хотеть обратиться. Участие в чем бы то ни было условном нас уже не привлечет.
Старообрядцы. Они тесно связаны между собой, нашли своих чтобы вместе отгородиться от чужих. Общение элит на этом же основано. Люди сближаются чтобы не сближаться, хоть не с этими, но с другими. Отгородиться от болезненного общения безболезненным.
Человек в жизни, как перед смертью, один. Большинство связей бывает по недоразумению. Но есть люди, о которых мы думаем, которые как бы продолжают нас. Некоторые из них в прошлом, некоторые теперь, некоторые возможно в будущем.
1.2.1983
Состояние толпы. Она задним числом констатирует: «Вот я вошел в автобус, вот я заговорил, вот я неожиданно упал вместе со стулом и, кажется валюсь назад». «Я кажется влюбился». «Я кажется пойду на историка сегодня в бывшем военном кителе». «Кажется, это такая же обитая железом лестница как та, на которую я поднимался в ту ночь когда не спал». Только если мне посчастливится (а многие думают что это несчастье) в то же время говорить о своем состоянии и меня поймут не обманывая, а на деле (или я буду описывать его), я знаю проблески, похожие на пробуждение, в гуще этого сна. Видеть и слышать немного по–настоящему, а не только этими глазами и ушами.
[ нач. 1983–го]
Вечный покой. Вечно сияют солнца в небесах, туда отойдем. А пока? в общем-то всё равно? Если мы essaim de la mer d’infini, то конечно все равно. Мы уже в раю, и прав Розанов. Но если иначе, тогда другое дело. Но тогда нужна вера, что хоть что-то в нас воскреснет. Нужны снова боги. И достаточно ли одного.
15.1.1983
Война ввела насилие в обиход — или вернее была преподана и использована как санкция на него. Крыло войны отнимало простор для дыхания, заставляло сжаться и в сжавшемся комочке–семье начинал главенствовать тот, кто, казалось, имел больше всех силы и энергии дать отпор.