Узник №8
Шрифт:
Женщины вошли и, быстро глянув на узника (жена надзирателя покачала головой: охота, мол, глаза портить при таком-то свете), принялись составлять посуду на тумбочку, открывать кастрюлю, из которой пошёл пар и запах гороховой каши, накладывать жёлтую массу в тарелку, наливать дымящийся чай. При виде кастрюли и почуяв запах еды, узник торопливо поднялся и пересел на табурет. Несмотря на неприязнь к надоевшей гороховой каше, он оживился, в движениях его появилась суетливость голодного, дорвавшегося наконец-то до еды.
—
— Ага, обед прибыл, милок, — добродушно улыбнулась жена надзирателя.
— И ваше желание, — дочь надзирателя поднесла к его лицу сжатый кулак.
— Желание? — опешил узник, с подозрением глядя на кулак у своего носа. — Постойте… Неужели вы…
— Тс-с-с! — шикнула девушка. — Здесь и стены имеют уши.
— Да, да, понимаю, — возбуждённо прошептал узник. — Но скорей же, скорей выпустите её! Она большая? Здорова?
— Нет-нет, господин узник, — улыбнулась дочь надзирателя, убирая кулак за спину, — не торопитесь, она пока побудет у меня. Ведь мы же ещё не сговорились окончательно о цене.
— У меня ничего нет.
— Я смотрю, вы так и не сожгли фотографию, — с намёком произнесла девица.
— Фотографию? Нет. Видите ли, я…
— Ну что ж, — перебила девушка, — видать, не очень-то она вам и нужна.
— Напротив, она мне очень нужна, поэтому я и не сжёг.
— Да я не про фотку, — усмехнулась девица. — Я — про м…
— М?
— Му…
— Му?
— Ну про ту, которую вы просили. Видать, она не очень-то вам нужна.
— Ах, это! — спохватился узник, до которого наконец дошло, о чём говорит девушка. — Очень нужна! Вы же знаете, как она мне нужна.
— Право, и не знаю даже, кто вам дороже, — произнесла дочь надзирателя, многозначительно поглядывая на фотографию, — эта маленькая чёрненькая прелестница, или какая-то баба на бумаге.
— О боже, боже! — простонал узник, горестно пряча лицо в ладонях. — Что же делать мне? Каждый раз — выбор. Каждый раз, когда хочешь ты, боже, наказать человека, ты ставишь его перед мучительным выбором — или, или!
— Если она вам не нужна, — напирала девица, — если вы выбираете ту рожу на картоне, то… Мне только немного сжать кулак, и эта прелесть…
— Нет! — возопил узник. — Не мучьте меня, умоляю!
— Видел бы ты, голубь, — вмешалась жена надзирателя, покончив с приготовлениями к трапезе, — видел бы ты, какая она жирная! Отъелась у нас в кухне, на дармовых харчах. Это я показала её дочке: вон ту, говорю, лови, вон ту. Господин узник, говорю, будет просто счастлив иметь такую красавицу.
— Только господин узник, кажется, предпочитает живой «му» неживую «же», — рассмеялась дочь. — Ему дороже кусок картона, ему веселей с ним, он хочет шептать ему по ночам любовные глупости.
— О боже, боже! — снова простонал узник. — Да гори
— Хорошо, договорились, — тут же подхватила девушка. — Мама, возьмите-ка эту рожу на полке.
Жена надзирателя подошла к стеллажу и взяла фотографию женщины. Посмотрев на неё с минуту и покачав головой — не понять, одобрительно или с осуждением, — протянула дочери. Та небрежно, с довольной улыбкой, спрятала фотографию в карман передника. Потом приблизилась к узнику, поднесла кулак к его лицу и разжала пальцы. Заливисто засмеялась, показывая пальцем на удивлённое лицо узника.
— Как? Где же она? — оторопело произнёс тот.
— Вы меня за дуру считаете, господин узник, — подняла брови девушка. — В надёжном месте, не волнуйтесь, жива, здорова и сыта ваша радость, дожидается расплаты.
— Расплаты? Разве я ещё не заплатил вам?
— Вот только не надо прикидываться дурачком, узник, — покачала головой дочь надзирателя. — Вы же прекрасно поняли, что я имею в виду.
— А что вы имеете в виду?
— Ты пойми, милок, — снова возникла жена надзирателя, — ведь у тебя всё равно пожизненное, так что тебе изнасилованием больше, изнасилованием меньше — всё едино.
— Что значит больше-меньше? — оторопел узник. — Я ещё никого в своей жизни не насиловал.
— Во как! — удивлённо всплеснула руками женщина. — Никого. В твои-то годы… Святой господь вседержитель! Ну так и тем более тогда, милок, и тем более. Жизнь-то скоро кончится, а ты в ней никого ещё не снасильничал, так девственником и помрёшь.
— Но я не насильник! — возразил узник
— А чего же тогда здесь сидишь? — пригвоздила его жена надзирателя и кивнула в знак неопровержимости приведённого аргумента.
— Это… — растерялся узник, — это драма моей жизни.
— Он убийца, — пояснила дочь надзирателя матери.
— Да бог с вами, что вы такое говорите! — воскликнул заключённый. — Я никого не убивал.
— Алиментщик, поди, небось, — понимающе предположила мать.
— Я честный человек! — отчаянно воскликнул узник.
— А-а, понятно, — кивнула дочь. — Не даром же у него эта фотография стоит. Понятно. А то он мне тут в уши дует: какая-то женщина, какая-то женщина… Всё ясно.
— Не знаю, о чём вы подумали, но это совсем не то, — пытался оправдаться узник.
— Надо у отца спросить, чего он тут сидит, — сказала мать.
— Я уже спрашивала, он не знает, — пожала плечами дочь.
— Ну, значит, так то и надобно, — подвела итог жена надзирателя.
— Вот вы, я вижу, женщина простая, добрая, — с надеждой обратился к ней узник. — Скажите же мне, идёт ли на улице дождь?
— Да почём же мне знать-то, милок, — удивилась та неожиданному вопросу. — Я же не господь бог. Если идёт, так на то, значит, воля божья. А если не идёт, значит, так тому и должно быть.