Узник концлагеря Дахау
Шрифт:
– Вань, что-то много погибших, не меньше взвода, а сколько раненых – рота, а может, и больше. Лейтенант, стало быть, говорил правду, из полка двое их осталось, он да повар.
– Пугал, чтоб мы на рожон не лезли. Я щас об отце подумал, его призвали в первый день войны, интересно, где первый бой принял. Может, в окопе встречу, а Остап, вот было бы здорово! – и тут же пришла такая мысль: на войне без году неделя, несу покойника, а уже смерть погибшего товарища воспринимается как должное. Неужели так быстро черствеет душа. Почувствовал холодок по телу. Нет, меня не убьют, – слова ударили по вискам, –
Придя на передовую Иван, увидев окоп, или, как говорил лейтенант, он для вас дом родной, воспринял его слова за шутку. Тот окоп, что видел в учебке, и этот – две стороны медали, кругом обсыпанные брустверы от разорвавшихся мин, груды гильз, смятые котелки, пробитые от пуль каски, винтовки с согнутыми стволами, осколки от снарядов. В стенах окопа выкопаны ниши, в них кучками сидели солдаты. Ниша им служила вместо табурета. Кто-то из бойцов курил, кто-то забивал автоматный диск патронами, взгляд остановился на солдате – он сидел в одних трусах и иголкой зашивал дырки на галифе. Рядом с ним без головного убора седой капитан курил самокрутку:
– Что, Микола, целы твои прелести?! – он ему широко улыбнулся.
Солдаты засмеялись, один из бойцов с перевязанной головой пошутил:
– Товарищ капитан, прелести Миколе ни к чему, после войны собрался идти евнухом в гарем.
Солдаты еще громче засмеялись. Микола пробурчал:
– Посмейтесь, посмейтесь, завтра посмотрим, кто из нас евнух. Щас вы все герои, что-то я не видел, как ты, Степан, в атаку в полный рост шел, все на четвереньках полз, как дворовая собачка.
– Так я это для зарядки полз, чтоб не забыть, как на бабу залезть, – оправдался шутник по имени Степан, в звании младший сержант, с перевязанной рукой. Мужик коренастый.
Лейтенант Суворов подошел к капитану:
– Пополнение прибыло, – доложил ему, не назвав звание и не отдав честь, как положено по уставу.
– Маловато что-то командование выделило, они что там совсем с катушек съехали. Еще две таких атаки, как вчера, и от полка останется ты да я, да мы с тобой. Вояк распредели по окопу, правый фланг укрепи, там совсем бойцов не осталось, а я пойду командиру полка доложу. Надо же, – разведя руки, – мать вашу, они дали пополнение курам на смех, – выругался капитан и пошел, пригнувшись, по окопу.
– Мужики, снайпер как поживает? – спросил лейтенант.
– Постреливает, чтоб мы не дремали, – ответил без эмоций младший сержант, тот, что с перевязанной рукой. – Не дает трупы забрать, еще с денек полежат на солнышке, и без противогаза не похоронишь. Хитрый попался фашист, попробуем с утра его обмануть, пленный немец за наживку пойдет. Снайпер, видать, лежку поменял, где-то в лесочке хоронится.
– А почему особисту немца не сдали, может, ценный фрукт.
– Так особист вчера отдал богу душу, миной его накрыло, полголовы снесло. Фриц на время подсадной уткой побудет, вон он сидит толстяк, – показал на него рукой.
В метрах десяти, прижавшись спиной к стене окопа, на земле сидел тучный немец, переодетый в форму Красной армии, и грыз кусок сухаря.
– Корми его еще этого кабана. Это Петр не дал мне его кокнуть. – Степан повернул голову к солдату
– Степан, разведчики ночи не спят, не могут взять языка, а ты сразу к стенке. Не годится так, – Суворов говорил с ним по-приятельски.
– Что его фашиста жалеть-то! Вчера эти свиньи убили моего земляка, из одного города мы. Я еще не забыл, как из окружения полк выходил и видел горы трупов. Фрицы расстреляли тысячи наших солдат, что-то в плен никого не брали. А тут сидит толстяк в тепле, за две щеки сухари уплетает. Корми его еще. Пусть меня трибунал осудит, не убьет его снайпер, пулю ему в лоб всажу с удовольствием. А то вернется с войны, нарожает таких же фашистов. Нашим детям придется с ними воевать. Я так думаю, чем больше фашистов мы убьем, тем лучше для России, спокойно поживем хоть какое-то время. За сорок лет второй раз с немцем воюем. Я и говорю, детям и внукам поможем.
– Степан, ты это брось фашистскую философию, я как бывший учитель истории тебе скажу, люди веками не меняются, все зависит, где ты родился.
– Вы, товарищ лейтенант, что-то в бою немца не жалеете, какая разница убьешь его в атаке или вот так у стенки кокнешь.
– В бою совсем другое дело, там все по-честному: ты его или он тебя, а так! – махнул рукой. – Русские люди никогда войной не шли, всегда оборонялись от врага, такая видать наша доля. И с пленными поступали достойно, мы же не папуасы.
Послышался с неба свист, вскоре в метрах ста прозвучал взрыв от разорвавшейся мины.
– Шесть часов, хоть часы сверяй, фашист ужинать пошел, – сказал Степан, посмотрев на ручные часы на ремешке. – Мечтаю посмотреть на этого часовщика, вторую неделю в одно и то же время стреляет. Видать нравится ему воевать. Нет их надо всех под корень, – вздохнув, еще раз напомнил об уничтожение всех немцев.
Лейтенант выпрямился и поправил сзади гимнастерку:
– Мужики, времени нет, принимайте пополнение. Знакомьтесь, может, и земляков встретите, ребята прибыли с Урала. Я вот родом из Ленинграда, пока не встретил родственную душу, не с кем побрататься. Пройдусь по окопу, посмотрю, куда кого распределить. Да, чуть не забыл, котелки помогите новобранцам раздобыть, повар обещал кашу подвезти.
Степан ответил за всех:
– А что их искать-то, вчера убитых под сорок, старшина – мужик запасливый, скажем, выдаст.
– У нас еще вещмешки сгорели, – сказал один из новобранцев.
– И вещмешки подыщем, вот с табаком у солдата проблема…
Говорливый солдат по имени Степан определил Ивана с Остапом к себе в землянку. Узнал, что Остап родом из Украины, а у него там родственники на оккупированной врагом территории, посчитал его земляком. И он сам с рождения украинец, в настоящее время живет в Омске, фамилия у него Олизко. Познакомившись поближе, они стали разговаривать на украинском языке. Иван, слушая их разговор, не мог понять, о чем говорят, кажется, слова похожи на русские, но некоторые режут слух. Особенно слово погано, поинтересовался у Остапа, что оно обозначает. Степан за него ответил: