Узник Неба
Шрифт:
— Вы предпочитаете истину?
Фермин кивнул.
— Хотите, я выслушаю вашу исповедь? — неожиданно предложил священник. — На сей раз я говорю серьезно.
— Не обижайтесь, святой отец, но я не очень-то верю во все эти штучки…
— Но вдруг Бог верит в вас?
— Сомневаюсь.
— Не обязательно верить в Бога, чтобы исповедаться. Это тонкая материя ваших отношений с совестью. Что вы теряете?
Два часа Фермин рассказывал отцу Валере обо всем, что накопилось в душе и что он молча носил в себе с тех пор, как убежал из тюрьмы, — уже больше года назад. Святой отец слушал его внимательно, время от времени
— Вы не дадите мне отпущение грехов, святой отец? Только глоток коньяку?
— Вы не почувствуете разницу. Кроме того, Фермин, я уже не имею права никого прощать или осуждать. Полагаю, вы испытывали потребность облегчить душу. Что вы намерены делать теперь?
Фермин пожал плечами.
— Если я вернулся, рискуя при этом головой, то лишь из-за клятвы, которую дал Мартину. Я должен найти адвоката, а потом сеньору Исабеллу и ее сына Даниеля и защищать их.
— Как?
— Я не знаю. Что-нибудь придумаю. Подсказки принимаются.
— Но вы совсем не знаете этих людей. Лишь то, что вам рассказал о них человек, с которым вы познакомились в тюрьме…
— Я понимаю. Когда начинаешь говорить, все это кажется безумием, не так ли?
Священник проницательно посмотрел на гостя, словно мог разглядеть правду за завесой слов.
— Может статься, что вы видели столько человеческого горя и лишений, что вам хочется совершить что-то хорошее, пусть и безумное?
— А почему бы и нет?
Валера улыбнулся:
— Я знал, что Бог не утратил веры в вас.
7
На другой день Фермин вышел на цыпочках, чтобы не разбудить отца Валеру. Священник крепко заснул на диване с томиком лирики Мачадо [34] в руках, издавая богатырский храп, мощью не уступавший реву быка на корриде. Прежде чем уйти, Фермин поцеловал его в лоб и оставил на столе серебро, которое священник, завернув в салфетку, тайком сунул ему в чемодан. Затем он поспешил вниз, перескакивая через ступеньки, в чистой одежде и с чистой совестью, исполненный решимости прожить по меньшей мере еще несколько дней.
34
Мачадо Антонио (1875–1939) — испанский поэт, драматург, мыслитель.
День выдался солнечным, и свежий ветер с моря надувал тугим парусом сверкающее, крахмальное полотнище неба, стелившее удлиненные тени под ноги пешеходам. Целое утро Фермин бродил по знакомым улицам, останавливался у витрин или присаживался на лавочки поглазеть на хорошеньких девушек, проходивших мимо, и красотками ему казались все до одной. В середине дня он зашел в кабачок, находившийся в самом начале улицы Эскудельерс по соседству с рестораном «Лос караколес», с которым было связано так много приятных воспоминаний. Сам-то кабачок не пользовался славой среди настоящих гурманов, но тут без претензий предлагались самые дешевые закуски в Барселоне. Самое главное, утверждали эксперты, не спрашивать, из чего они приготовлены.
В приличном костюме и надежных доспехах из подложенных под одежду свернутых экземпляров «Вангуардии», которые придавали внушительность фигуре, видимость мускулатуры и могли
— У меня вопрос, молодой человек. В «предложении дня» у вас бутерброд из мортаделлы и холодной телятины на деревенском хлебе. А помидоры к хлебу вы подаете свежие?
— Только что сорваны на наших огородах в Прате, что за фабрикой серной кислоты.
— Благородный bouquet. Скажите, уважаемый, в этом заведении отпускают в долг?
Бармен утратил приветливую улыбку и с угрожающим видом перегнулся через барную стойку, забросив полотенце на плечо.
— Никогда.
— А вы не делаете исключения для орденоносцев или инвалидов войны?
— Иди проветрись, или мы сообщим в Социальную бригаду.
Осознав, что разговор принял нежелательный оборот, Фермин протрубил отступление и отправился на поиски тихого местечка, где можно было бы без помех разработать новую стратегию. Не успел он устроиться на ступеньках лестницы под сенью какого-то портала, как проходившая мимо девчонка не старше семнадцати лет, но уже обладавшая волнующими формами, споткнулась и растянулась на земле.
Фермин вскочил, чтобы помочь девушке, но как только он схватил ее за руку, сзади послышались шаги, и прозвучала тирада, по сравнению с которой давешнее грубое предложение официанта, пославшего его подышать свежим воздухом, показалось божественной музыкальной фразой.
— Эй, грязная шлюха, со мной такие штучки не пройдут. Живо разукрашу физиономию и выкину в сточную канаву, где тебе самое место.
Оратор, типичный альфонс, страдал разлитием желчи, судя по цвету его лица, и сомнительной склонностью украшать свою персону вульгарной бижутерией. Оставив без внимания факт, что упомянутый персонаж вдвое превосходил его габаритами и держал в руке предмет, сильно напоминавший режущее или колющее оружие, Фермин, которого уже утомили хамы и дебоширы, встал между девушкой и ее обидчиком.
— А ты куда лезешь, убогий? Чеши отсюда, пока я не набил тебе морду.
Фермин почувствовал, что девушка, от которой исходил необычный запах смеси корицы и фританги, испуганно вцепилась в него. С первого взгляда на скандалиста стало ясно, что шансы разрешить ситуацию с помощью диалектики равны нулю, и Фермин решил не вступать в напрасные пререкания, а переходить к действию. Оценив in extremis [35] своего противника, Фермин пришел к выводу, что большую часть его массы составлял жир, в то время как избытком мускулов или серого вещества он похвастаться не мог.
35
Зд.: в последний момент (лат.).
— Не стоит со мной разговаривать в подобном тоне, а с сеньоритой тем более.
Альфонс остолбенело уставился на него, словно не уловил смысла сказанного. Мгновение спустя здоровяк, ожидавший от заморыша чего угодно, кроме драки, получил в качестве сюрприза тяжелый удар чемоданом по самым чувствительным частям тела и рухнул на землю, схватившись за причинное место. За первым ударом последовало еще четыре или пять ощутимых тычков по стратегическим точкам углом кожаного кофра, которые вывели дебошира из строя: по крайней мере временно он обездвижен и деморализован.