Узник (сборник)
Шрифт:
– Мы этим не занимаемся, – холодно ответил Александр Филиппович.
– Ну и слава богу. А насчет контакта – погодим. Может, там попозже, когда чуть выбьемся из неуспевающих… А пока – благодарим покорно, заходите другим разом. Вот так. – Он остановился, расставив ноги, уперев руки в бока, и, набычившись, уставился на собеседника.
– А вот так не хотите? – Александр Филиппович скрутил кукиш и повертел им перед носом у Шустерова. – Черта с два! Фигушки! Видал… – Он чуть успокоился, сунул руки в карманы и буркнул: – Сигарету дайте. – Нервно попыхтел, извергая клубы дыма, и забормотал: – Ишь ты, как в нем кровя взыграли! Гордые оне какие! Сами, понимаешь, хотят! Сопляки! – И вдруг сразу успокоился и повеселел. – Слушайте, Лев Иваныч, вы кто – инженер?
– Ну…
– И что – все сами узнали?
– Это было изучение человеческих знаний, а не чужих!
– Но не своих личных! Знания вы поглощали независимо от источника, даже если их добыл впервые какой-нибудь рабовладелец, тиран, мракобес… Или это просто внеземной национализм прорезался, и свой мракобес вам ближе и дороже любого инопланетянина? Ну, будьте честным, скажите, что так, а? Молчите? – Он снова чиркнул спичкой и затянулся. – Болтун… Догонят они! Нас сто тысяч человечеств, у нас целые планеты только и заняты переработкой и распространением научной информации среди членов Союза, а эти щенки в одиночку догонять собрались! Да, мозги вам достались отменные, такие во всей галактике поискать, сможете, много сможете – но в коллективе! А заниматься интеллектуальными растратами, разбазариванием мыслительных мощностей – не позволим! Вы этому миру не хозяева, он наш общий, так что нечего тут самостийно управляться!
– А, собственно, какое вам дело до нашего прогресса или отставания? Вас сто тысяч человечеств, на кой вам малограмотные провинциалы?
– Болван! И болтун! Что вы мне в нос своим комплексом неполноценности тычете? Да поймите наконец, нужны вы! Хоть вы и без царя в голове, мягко говоря. Дожили до такого возраста, а все не знаете, зачем на свете живете! Из века в век, как попки: ах, вечные проблемы, ах, где ты, смысл жизни, ах, поиски себя…
– Вы, Александр Филиппович, наслушались обывателей и идеалистов. С этим как раз все в порядке.
– Ну-ка, ну-ка! И каков же этот ваш порядок?
– А таков: нелепо ставить вопрос об абсолютном смысле жизни. В разные эпохи в разных странах этот вопрос решался по-разному. Для нас, например, смысл жизни – освобождение людей от социальной несправедливости, угнетения человека человеком…
– Великолепно! Да, это – смысл жизни. Для человека. Для нескольких поколений. А потом? Что, как коммунизм построили, так жизнь смысл потеряла? Поймите, это не смысл жизни, это ближайшая цель – великая, прекрасная, но все-таки временная цель. Дальше надо глядеть, дальше! И не спешите отбрасывать элементарную биологию. Да, смысл жизни – это продление своего биологического вида. У вас – своего, у нас – своих. Выделим общее: продление существования разумных биологических объектов. А это означает в первую очередь сохранение мира, где живем мы, вы и прочие разумные биологические субъекты. Дайте сигарету! Впрочем, нет, не давайте. – Он вдруг остановился, повернулся к Шустерову и торжественно объявил: – Уважаемый Лев Иванович! Вы – первый представитель гомо сапиенс, с которым Союз Объединенных Человечеств вступил в контакт. Мы просим вас быть нашим консулом на планете Земля и, если можно так выразиться, чрезвычайным и полномочным пророком…
– А почему именно я?
– А потому что у вас мозги варят, потому что вы подготовлены. И не ортодокс, вас убедить можно – да я вас уже убедил, верно?
– Н-ну…
– Не кокетничайте! И потому, что не боитесь рот раскрыть. Ладно, я продолжаю. Объединенные Человечества считают, что время для контакта наступило, поскольку вы, люди, самостоятельно открыли опасность, надвигающуюся на все разумные виды вообще: будущее сжатие Вселенной и обращение ее в сингулярность. Ваша планета необходима Союзу как форпост для дальнейшего продвижения к внешней части Галактики. К сожалению, сказочка о нуль-транспортировке пока остается сказочкой, мы продвигаемся от мира к миру мелкими перебежками, необходимы опорные базы. Мы обращаемся к планете Земля с просьбой и настоятельным призывом: «Помогите! Вы нужны! Нужна планета – как ступень в лестнице, нужна великая
– Да уж больно далека опасность, какая-то нереальная…
– Слушайте, вы! Вы себе представляете, что такое сжатие Вселенной? Ни черта! Вы ж тут знаете, что расширяется или там сжимается все пространство вообще! Додуматься до такой нелепости! Да мы про это в жизни не узнали бы, свет так и отсчитывал бы свои триста тысяч километров в секунду, безразлично, сжатые они или растянутые – и никакого красного смещения! А оно есть! А потом будет – фиолетовое, а тут уже станет по-настоящему тесно и жарко, пространство не растянется и не сожмется, его просто будет все меньше и меньше между галактиками, звездами, между солнцами и планетами… ну вас к черту, дайте сигарету!
– Александр Филиппович, разве можно столько курить?
– Отстаньте!.. И вообще хватит дурака валять. Нужны вы – и все! Пошли!
– Куда?
– Куда-куда! Договор подписывать!
– Кровью?
– Именно!
И Александр Филиппович двумя пальцами изобразил рожки.
1980
ТЕТЕ ПЛОХО, ВЫЕЗЖАЙ
Саврасову досталось неудобное кресло – спинка не откидывалась. И лицом против хода. Это действовало на нервы, и без того напряженные. За окном неслась мокрая ночь, чиркая дождем наискосок по стеклу. Время от времени поезд сбавлял ход, проплывали мимо высокие пригородные платформы с рябыми от ветра лужами под сиреневыми ртутными лампами на столбах. Потом платформы стали низкими – сюда уже не добегали от Москвы электрички. В Стогове поезд остановился на минуту. Захлопали двери, потянулись по проходу в поисках свободных мест лохматые парни в блестящих куртках под кожу, мужики постарше в синих тяжелых плащах, бабы в мокрых болоньях, с затянутыми мешковиной и выцветшим ситчиком плетеными корзинами… Лязгнули буфера, вагон качнуло, плеснулась скопившаяся в выщербленной оконной раме вода, сбежала прерывистой струйкой по темному линкрусту…
Снова заскользила в окне сырая тьма. Саврасов подумал, что все равно не уснет, и вытащил из портфеля книгу. Но после Паромного свет погасили. Вагон засыпал, стало тише. Только из угла доносился бубнящий басок, прерываемый иногда тихим кокетливым смехом – там сверхсрочник-музыкант обхаживал щекастую девчонку с мокрыми, распущенными по моде русыми волосами. Они сошли на станции со старинным названием Никонова Пустынь. В соседнем кресле неровно посапывал простуженный старик в промокшем польском плаще с погончиками. На остановках он просыпался, шмыгал носом, настороженно поглядывал в окно и снова засыпал…
Беспокойство не отпускало Саврасова, и от этого становилось еще тревожнее – нужно было расслабиться и заснуть, чтобы завтра быть свежим, в форме, иначе вся поездка теряла смысл. Он закрыл глаза и сосредоточился. В темноте вспыхивали неяркие круги желтого света. Они постепенно меркли по краям, стягивались в тусклую точку и исчезали, чтобы через некоторое время появиться снова. Их ритмичное мерцание замедлилось, потом совсем угасло. Стук колес стал глухим и неслышным, вагон перестало качать, и тут Саврасов увидел перед собой загороженную газетой настольную лампу, желтый свет которой падал на волосы и лицо Ольги. Ольга в старом синем платье и косынке спала, сидя на стуле, откинувшись на высокую спинку. Усталые руки расслабленно лежали на коленях ладонями кверху. В сознании вдруг возникло: «Чай, Олюшка опять калитку на завертку закрыла, как же Анатолий войдет-то, не по годам уж ему через забор лазать, да и грузен, поостережется…» А потом с облегчением подумалось: «Небось, озаботился, ножик свой припас, отвернет через щелочку завертку…»
Саврасов заснул, улыбаясь.
Утро было прохладное и чистое. Солнце еще не взошло, сиреневый рассвет растекался по небу, высоко над головой висел щербатый блеклый месяц. Поезд, выгнувшись влево, огибал поросший сосняком холм. Проплыл большой бурый валун на склоне, холм сполз в затянутый туманом старый торфяник, над дальним лесом заклубился мазутный густой дым – дымила старинная Чаевская мануфактура.
Саврасов вышел в тамбур. Чуть позже, когда поезд уже начал прыгать по стрелкам, появилась зевающая проводница.