Узник вечной свободы
Шрифт:
Задыхаясь, я вскочил с кровати и приложил правую ладонь к горячему лбу. Меня трясло, как в лихорадке, но скоро все прошло, жар угас, и я ощутил себя вполне здоровым.
Чтобы раз и навсегда выяснить, что на самом деле происходит, я на цыпочках спустился в вестибюль. Заветный портфель лежал на обувном комоде, полуоткрытый. Я заглянул в него и наугад вытащил бумагу с царской гербовой печатью. В моих руках оказался путевой лист.
Читать его я начал с предпоследней строчки.
“Полковник Тринадцатого отдела Собственной
Все стало ясно. Царский шпион заморочил мне голову, дал подложное письмо, написанное им самим. Хотел усыпить бдительность, заставить поверить в сказки, а сам, наверное, пока я спал, перевернул вверх дном мою библиотеку в поисках запрещенной литературы и писем от заговорщиков.
Возвращая бумагу на место, я заметил в портфеле несколько склянок с прозрачной жидкостью. “Яд!” – ужаснулся я, но любопытство вынудило меня получше рассмотреть маленькую склянку, которую легко было спрятать в руке.
По вестибюлю эхом прокатилось гневное рычание. Краем глаза я заметил позади себя подкрадывающуюся Дарью Прокофьевну. От испуга нечаянно раздавил склянку, к счастью не порезался. Я моментально взлетел по лестнице, прыгая через две ступеньки. Запершись в туалетной комнате, тщательно вымыл руки, но слабый запах с оттенком древесины надолго въелся в кожу.
До первого петуха я ждал ареста. Не дождавшись, завернулся в халат, чтобы не идти под суд в исподнем, и спустился в вестибюль. Лакей помогал Константину одеться. Дарья Прокофьевна стояла рядом, держа портфель в зубах. За окном Ерофей вел по дороге из конюшни оседланную каурую кобылу.
– Доброго вам утречка, Тихон Игнатьевич, – полковник кивнул мне, придерживая край шляпы, – и до свидания. Нам с Дарьюшкой пора в путь. Продолжать следственное дело и охоту на душегубов.
– Счастливого пути, – громко сказал я, ответно притворяясь, что ночного происшествия вовсе не было.
– Доброго здоровья вам, огромного достатка, – напоказ пожелал царский шпион, – и берегите себя, – зловеще шепнул он напоследок, выходя за дверь.
Я проверил тайные письма, которые у меня обычно лежали на самых видных местах: письменном столе, книжных полках. Они выглядели нетронутыми. Хоть одно утешение!
Глава 7. Страшные сказки наяву
Несколько дней я вел себя особенно осторожно, практически стал затворником. Изнывающий от хронического безделья Павел соскучился по диспутам с просвещенным другом, но мой отказ от прогулок он воспринял как нежелание помириться.
17 июня 1832 года друг детства не пришел на семейный праздник в честь моего двадцать второго дня рождения.
Я появился на свет в десять часов вечера. В ожидании момента вручения подарков собравшиеся в столовой мои родители, Любонька и супруги Тузины часто посматривали на большие напольные часы с гремучим маятником. Отсутствие лучшего друга меня сильно обидело, с расстройства я охотнее
Под бой часов двери столовой открылись. Первым вошел Павел с тяжелой книгой в руках. За ним, приплясывая, ввалились шумные нарядные цыгане с гитарами, трещотками и бубнами. Их было шестеро, поровну мужчин и женщин.
– Прошу извинить, что задержался в пути, – Павел вручил мне книгу. – С праздником, друг. Прими в уплату за оскорбление новый сборник стихов Пушкина. Я ездил за ним в город, и по дороге встретил шебутной народец. Надеюсь, они украсят твое торжество, развеселят тебя песнями и плясками.
– Благодарю, Павлуша, – я усадил друга на почетное место рядом с собой.
Праздник начался. Высокие статные цыгане заиграли веселую мелодию. Грациозные цыганки пустились в пляс, размахивая веерами и платками, шелестя разноцветными многоцветными юбками. Самая красивая цыганка танцевала в кругу. Она высовывала из-под юбки то одну, то другую точеную ножку и манила плавными движениями белых рук.
Я не отводил счастливого взгляда от темноглазой жгучей брюнетки. Заметив мое пристальное внимание, она вытянула меня в круг под аплодисменты гостей.
– Назови свое имя, ангел, – взволнованно прошептал я.
Кружась с прекрасной незнакомкой в шальном танце, я забыл о назначенной на июль свадьбе с Любонькой и не замечал сердитого взгляда невесты.
– Людмила, – цыганка кокетливо поправила шелковый цветок в черных волосах. – Увы. Я отнюдь не ангел, дорогой барин. Мне милее тьма, нежели свет.
– Будь ты хоть демоном! Я за тобой в самое пекло пойду! Опущусь на дно ада. Позволь мне стать твоим Русланом, прекрасная Людмила, – я покрыл грудь и шею девушки страстными поцелуями и, опустившись на колени, поймал ногу, чтобы поцеловать и ее.
– Сладки, барин, твои речи. Любы они мне. Да хмель в тебе играет. Не от сердца говоришь.
– От сердца!.. От благородного сердца, пронзенного амуровой стрелой. Желаю я, чтоб и твое сердечко пронзила та стрела.
– Типун тебе на язык, барин, – цыганка шлепнула меня по губам тряпичным веером. – Неровен час, накаркаешь нам осиновых стрел… Эй, Фома! – она окликнула гитариста. – Не ведаешь, в каком краю амуровое дерево растет? Не губительно ли оно для нас?
Парень недоуменно тряхнул медно-каштановыми кудрями.
– Вели пир начинать, атаманша, – странно утяжеляя слова, произнес угрюмый верзила с бубном. – Мы умаялись ждать.
Меня напугал злобный прищур его мелких раскосых глаз. Я повис на плече Людмилы.
Верзила наклонился ко мне, но его тут же оттолкнула сильная рука Фомы.
– Не зарься на чужой кус, Ахтымбан, – сдержанно процедил Фома. – Со мной поделишься, Лютик? – он ласково обратился к Людмиле, – Полно нам скоморошиться, барчонка тешить. Пора и повечерять.
– Тихон с нами пойдет, – Людмила прижала меня к груди, – станет одним из нас.