Узревший Слово
Шрифт:
— Послушайте, племяша, — начал он наконец. — Так дальше нельзя. Он вам не пара.
Забава молчала, тихо плача в подушку. Берендей сел рядом, погладил племянницу по каштановой голове. И тогда Забава уткнулась ему в плечо и разрыдалась в голос, заливая горючими слезами рукав дядиного мухоярового кафтана. Берендей продолжал гладить ее по мягким волосам, пережидая, пока закончится истерика. Наконец рыдания стихли, и он повторил:
— Чародей вам не пара.
— Почему? — пробормотала Забава. — Разве высокородные не женятся на простых девушках?
Берендей снова крякнул и сказал:
— Высокородные женятся
— Почему? — спросила Забава.
— Да потому что им это не надо.
— Почему? — спросила Забава в третий раз.
— О боги! — воскликнул Берендей. — Нешто вы не знаете таких простых вещей?!
Забава помотала головой.
— Да потому что ему нечего с вами делать в постели. Потому что в обычном смысле он не мужчина. Потому что все его силы уходят на волшебство.
Забава оторвалась от дядиного плеча. Глаза ее расширились, брови гневно изогнулись — ведь он посягнул на достоинство ее сказочных героев, ведь он хотел убить ее мечту.
— Я не верю вам! — крикнула она. — Вы просто не хотите, чтобы я поднялась выше вас! Не зря же вы ненавидели мою маму!..
Дядя Берендей встал с кровати. Ноздри его широкого носа затрепетали.
— Вы просто пустоголовая девчонка! — сказал он холодным голосом. — И воспитывала вас такая же глупая курица, как моя сестра. Я вам еще раз повторяю: чародею не требуется ваша любовь, а сами вы ему нужны токмо для того, чтобы подавать на стол да убирать дом. А потому выбросьте из головы блажь! Вам ввек не окрутить чародея Света — Додола над ним не властна. И если вы не успокоитесь, я собственноручно задеру на вас юбки и пройдусь шпандырем по вашему заду так, что вы ни сесть, ни лечь не сможете. Думаю, я имею на это право.
— Да уж! — сказала гневно Забава. — Право у вас такое есть! Вы ведь прекрасно понимаете, что это вам я обязана своей работой… Но даже если вы накажете меня, я вам все равно не поверю!
— Тьфу! — Дядя Берендей выругался и выбежал вон.
Через пять минут к Забаве пришла тетя Стася. Снова были слезы — на этот раз, правда, обоюдные, — снова были объяснения и уговоры. В конце концов Забава была вынуждена поверить, и тетя удалилась, вырвав из уст племянницы обещание, что та выбросит из головы «эту блажь».
Наутро выяснилось, что ничего не изменилось. Блажь выбрасываться не пожелала. Забава по-прежнему смотрела на хозяина сияющими глазами, но теперь сквозь это сияние просматривались упрямство и безысходность. За завтраком, подавая чародею тарелку с пшенной кашей, Забава опять коснулась его персями да так явно, что чародей недовольно обернулся и попросил служанку быть поосторожнее. Тогда Забава явилась убирать кабинет в тот час, когда хозяин там работал, чем вызвала новое неудовольствие с его стороны. Чародей даже попросил эконома напомнить прислуге, что наводить порядок в комнатах должно в его отсутствие.
Дядя Берендей и тетя Стася вновь были вынуждены провести со своей племянницей воспитательную беседу. Сила солому ломит… В конце концов служанка перестала беспокоить хозяина, но всем, кроме чародея, было прекрасно видно, каких сил это ей стоит.
И когда у Забавы позеленели глаза, эконом, боясь, что переполненная Додолой девица наделает глупостей и будет изгнана из дома,
Лишь тогда Забава сдалась. Она провела в кухонных работах первый месяц своего зеленца. Лишь одной Додоле были известно, что творилось у девушки на душе.
Дяде и тете было очень жаль племянницу, но что они могли поделать?.. Пытались обратить внимание Забавы на молодых парней-слуг, работающих в дневное время в доме чародея, но тщетно: Забаву не интересовал ни один мужчина, кроме чародея. Оставалось надеяться, что дело поправит великий лекарь сердечных ран — время.
Великий лекарь надежд не оправдал: на пятой седмице зеленца у Забавы случился нервный срыв. Два месяца она пролежала в больнице, вернувшись в дом бледной тенью той Забавы, что приехала в столицу. Но зеленец к тому времени прошел.
И хотя было видно, что со своей любовью Забава так и не справилась, теперь она уже могла встречаться с хозяином.
А когда тот сказал, что рад ее видеть, лицо Забавы изменилось так, что у Берендея от страха зашлось сердце. Ему стало ясно: добром дело не кончится.
Но ничего не случилось. День проходил за днем, Забава держала себя в руках, и дядя стал надеяться, что следующий зеленец придет к племяннице, когда она уже излечится от своей блажи и влюбится в кого-нибудь более подходящего.
5. Взгляд в былое: век 75, лето 71, травень
Первый день, проведенный в школе волшебников, запомнился Свету на всю жизнь.
По-видимому, привезли его в школу от Кудесника спящим, потому что дороги он не помнил, а проснулся уже в том помещении, которое стало его жилищем на долгие девять лет. В нем он находился и весь первый день.
Проснулся Свет от боли в спине. Обнаружил, что лежит совсем не в своей постели, а на чем-то очень жестком, и тут же все вспомнил. Конечно, он ведь не в Старой Руссе, он в Новегороде. Должно быть, уже там, где учат на волшебника. Ведь мама последние несколько дней твердила ему, что он теперь будет учиться не дома, а в столице, поелику на волшебников дома не учат.
Спать больше не хотелось. Хотелось узнать, где он оказался. Свет встал. Лежал он и в самом деле не на кровати. Странное деревянное сооружение, больше похожее на широкую скамейку, кроватью назвать трудно. Нет ни спинок, ни пухового тюфяка. Дома у него, правда, пухового тюфяка тоже не было — отец говорил, что княжескому сыну негоже нежиться на перинах, — но матрас все-таки был помягче и потолще.
Свет осмотрелся. Кругом камень. Низкий потолок, серые ничем не украшенные стены, слева от «кровати» и почти под потолком маленькое оконце, сквозь которое виден кусочек голубого неба. Да, на светлицу это жилище не похоже, каморка какая-то для слуг. В стене напротив — деревянная дверь. Свет хотел было броситься к двери, рассчитывая посмотреть, что за нею находится, но, не сделав и двух шагов, вдруг обнаружил: это ему совершенно не интересно. Либо коридор, либо другая комната — ничего другого там быть не может. И не нужны они ему вовсе. А нужна ему одежда.