Узы крови
Шрифт:
— Хватит.
Андре начал отнимать руку, но зубы Дэниэла оставались в его запястье. Дэниэл оторвал обе руки от подлокотников — я видела, как рвалась при этом его кожа, — но продолжал удерживать руку Андре.
— Дэниэл, довольно.
Вампир заскулил, но отвел лицо. Он по-прежнему удерживал Андре руками. Глядя на кровь, идущую из укуса в запястье, он дрожал, и его глаза блестели, как бриллианты. Андре убрал руку, схватил Дэниэла за руки и снова насадил их на шипы.
— Сиди
Дэниэл тяжело дышал, его грудь поднималась и опускалась неровными толчками.
— Задавай свои вопросы, Стефан, — сказала Марсилия. — Меня утомило это представление.
— Дэниэл, — сказал Стефан, — я хочу, чтобы ты вспомнил ту ночь, когда, как ты считаешь, убил тех людей.
Голос Стефана звучал мягко, но глаза Дэниэла опять наполнились слезами. А мне говорили, что вампиры не умеют плакать.
— Не хочу, — сказал он.
— Правда, — подтвердил Вольфи.
— Понимаю, — кивнул Стефан. — И все равно расскажи, что последнее ты помнишь перед приступом жажды крови.
— Нет, — сказал парень.
— Хочешь, чтобы вопросы задавал Андре?
— Парковка отеля.
Дэниэл говорил хрипло, словно после долгого молчания.
— Парковка отеля в Паско, где остановился Кори Литтлтон, вампир, с которым ты должен был встретиться?
— Да.
— Жажда крови не начинается беспричинно. Ты ел в тот вечер?
— Да, — кивнул Дэниэл. — Когда вечером я проснулся, Андре дал мне одну из своих овечек.
Не думаю, что он говорил о четырехногой овце.
— Так что вызвало твой голод? Не помнишь?
Дэниэл закрыл глаза.
— Там было столько крови. — Он всхлипнул. — Я знал, что это неправильно. Стефан, это был ребенок. Плачущий ребенок. Так хорошо пахло.
Я успела заметить, как пожилой вампир облизнул губы. Потом снова посмотрела на Дэниэла. Не знаю, сколько вампиров после его рассказа почувствовали голод.
— Ребенок, которого ты убил в саду? — опросил Стефан.
Дэниэл кивнул и прошептал:
— Да.
— Дэниэл, сад за Бентон-сити, в получасе езды от Паско. Как ты туда попал?
Марсилия перестала постукивать пальцами. Я вспомнила слова Стефана о том, что вампир в приступе жажды крови не способен вести машину. Очевидно, Марсилия с этим согласна.
— Должно быть, приехал. Машина была там, когда я пришел в себя.
— Почему ты поехал в Бентон-сити, Дэниэл?
Дэниэл ответил не сразу. Наконец он сказал:
— Не знаю. Помню только кровь.
— Сколько бензина было в твоей машине, когда ты приехал в отель в Паско? — спросил Стефан.
— Бензина не было, — медленно сказал Дэниэл. — Я помню, потому что потом мне пришлось заправляться.
Стефан повернулся к молчаливой аудитории.
—
Бернард неохотно ответил:
— Полбака.
Стефан выжидательно посмотрел на Марсилию.
Неожиданно она улыбнулась — ясной улыбкой, придавшей ей сходство с невинной девочкой.
— Хорошо. Я думаю, в ту ночь с Дэниэлом кто-то был. Я поверила бы, что под бременем жажды крови ты можешь вести машину двадцать миль и заправиться, но новый вампир, такой, как Дэниэл, на это не способен.
Дэниэл повернул голову к Стефану.
— Это не значит, что я не убивал тех людей. Ведь я это помню, Стефан.
— Язнаю, что помнишь, — ответил Стефан. — Можно ему покинуть кресло, если Вольфи убедился в. правдивости его слов?
Подросток рядом с Марсилией — она занялась чисткой ногтей — кивнул.
— Хозяин? — прошептал Дэниэл.
Андре смотрел в пол, но, услышав вопрос Дэниэла, сказал:
— Можешь покинуть кресло, Дэниэл.
— Это доказывает только, что в ту ночь с Дэниэлом кто- то был. Кто-то умеющий вести машину и заправляться, — сказал Бернард.
— Совершенно верно, — спокойно согласился Стефан.
Дэниэл попытался встать, но ноги под ним подогнулись. Да и руки он не мог оторвать. Стефан помог ему освободиться и поднял с кресла. Было очевидно, что, несмотря на кормление, Дэниэл слишком слаб, чтоб стоять.
Стефан сделал шаг в сторону Андре, но остановился и повернул туда, где стояли вервольфы и я.
Он опустил Дэниэла на пол в нескольких футах от Уоррена.
— Оставайся здесь, Дэниэл, — сказал он. — Можешь?
Молодой человек кивнул.
— Да.
Но руку Стефана не отпустил, так что тому пришлось отцеплять пальцы Дэниэла, прежде чем он смог вернуться к креслу. Достав из кармана носовой платок, он протер подлокотники, и те заблестели. Никто не пожаловался на то, что на это ушло время.
— Мерси, — сказал Стефан, убирая платок в карман. — Пожалуйста, иди сюда и расскажи правду моей госпоже.
Он хотел, чтобы я насадила руки на эти ужасные шипы. Эти шипы и пронзенные руки не только казались мне святотатством — это больно! Конечно, для меня это не стало сюрпризом — после Дэниэла и самого Стефана.
— Иди, — сказал он. — Я все протер. Ты не осквернишь себя.
Древесина прохладная, а сиденье для меня велико, как любимое кресло моего приемного отца. После его смерти я часами просиживала в том кресле, впитывая папин запах, засевший в полированном дереве за долгие годы использования. Мысль об отце укрепила меня, но мне потребовалось все мужество.